“Жертва собственной виртуозности”. Обиделся почему-то на мою отточенную формулировку.
В прошлом году, когда я, изнемогая от семейного счастья, сбежал к Аркане на хутор, жизнь наша сразу не заладилась: ему породистая телка была нужна, а не человек, да еще с больной душой!.. Помню, когда я вошел с вещами, он, словно не видя меня, оглядел свое хозяйство и пробормотал как бы про себя:
— Вроде художники слова тут не нужны...
Но я не обиделся — люблю, наоборот, таких лбов! И Арканя знает, что меня не запугаешь. Поморгал своими глазками, вздохнул:
— Ну что... Выпить, что ли, хочешь?
— Ну что ж... Рюмаху приму с размаху, — рассудительно ответил я.
Ф-фу! Вылетели из-за поворота! Слава тебе, господи, хутор цел — на каменном финском фундаменте “мореный” темно-коричневый дом. Нет, не такой человек Арканя, чтобы дать себя сжечь! Коровки пасутся — на каком-то удивительно ровном, ярко-зеленом лугу... на всякий случай отвернулся, и даже с зевотою, — чтобы, не дай бог, туда не навести Пашу с друзьями!
Теперь можно вспоминать более спокойно, хотя жизнь моя там — да, не задалась. Сначала я поставил перед Арканей философский вопрос, стоя перед сетчатым вольером, где копошились куры:
— А почему, интересно, курицы не едят своих яиц?
— Да потому, что они не идиотки! — заорал наш фермер.
И вечером этого же дня внес в кухню, где я писал свои заметки, курицу, безжизненно обвисшую в его ручищах, — с лапок ее стекал желток вперемешку с кусочками скорлупы — и резко швырнул заверещавшую птицу прямо в меня:
— Твоя работа!
Да, развел я идеологию среди кур. Резко повернувшись, Арканя вышел.
Изгнан я был из-за другой своей фантазии — к счастью, не осуществившейся. Я бегу по прекрасному лугу с охапкой полевых цветов, радостно напевая, мимо добродушно жующих коров, и вдруг — мгновение — вжик! — налетаю на невидимую почти тончайшую проволоку с током, охраняющую пастбище. Нижняя половина моя продолжает бежать, радостно подпрыгивая, а верхняя, что с цветами, начинает понемногу отставать, тревожно покрикивая: “Э! Э!.. Куда?”
Я нарисовал эту картину Аркадию — мне казалось, что как художник он должен ее оценить. Вместо этого он молчал, с ненавистью буравя меня злобными глазками, стоя при этом на пороге хлева, весь в рванине и свежем навозе... Да-а... похоже, не понял!
В эту же секунду, на мою беду, с шоссе в нашу сторону свернул шикарный лимузин, плавно вырулил — и из него, стройно распрямившись, вылезла, сияя нарядами, красавица манекенщица, воображуля-капризница, его жена Неля.
Что-то пробормотав, Арканя молча повернулся во тьму сарая, потом, словно вспомнив какую-то дополнительную мелочь по хозяйству, буркнул: “Уходи!”
Мол, две напасти сразу — многовато даже для него!
Однажды, проезжая мимо, увидал, как к его хутору сворачивал размалеванный иностранный автобус... Да-а, широко пашет Арканя!
Слава богу, жив! Главное — не поглядеть в его сторону: Паша, вроде бы тоже ушедший в размышления, соображает медленно, но цепко.
А он-то, оказывается, все это время думал обо мне!
— Вообще, не понимаю таких, кто ворует в наши дни! — не сдержав своих переживаний, выпалил Павел. — Кто ворует-то?! (вопрос явно был риторический, я и не пытался на него ответить) — Ублюдки одни!
...Не слишком ли смело?
— ...В наши дни надо только тумкать немного! — стукнул по лбу. — Знать, где какие льготы, где какие проценты... на этом делать дело! Нет, не врубаются! — Праведный гнев хлестал из него.
Я вздохнул виновато: то и дело не проявляю нужных эмоций, отталкиваю людей! Даже немного стыдно за мою холодность перед горячим Пашей: моим же делом занимается — а я словно сплю!
Мы рульнули к бензозаправке, и пока хлопцы в желтых комбинезонах вставляли нам в бок “пистолет”, Паша буркнул: “Подожди” — и, оставив меня под присмотром своего тряпичного пса, ушел в деревянный бар неподалеку, заранее уже обожженный — видимо, чтобы больше не хотелось его жечь.
Видать, это и есть одна из “точек”, где будет решаться моя судьба, во всяком случае, судьба моих несуществующих денег.
Дверка стукнула. Паша скрылся. Я поглядел на неподвижного пса с абсолютно ничего не выражающими глазками... Хорошо бы выйти, размяться, подышать свежим бензином — но кто знает, что за существо эта собачка, какой в нее заложен код?
Паша вернулся нескоро — а куда ему торопиться? Зато, придя, поглядел на меня с каким-то новым интересом, видно, что-то новое узнал про меня, чего я не знаю.
— Говорят, сегодня у вас своя разборка?
Не понял! У кого у нас? У обворованных, что ли?