...Все тебе надо замечать.
В следующей электричке, несущейся уже по петергофской линии, я чувствовал себя довольно уверенно: окреп на похоронах. И даже, расслабившись, отдохнул немного: только на транспорте и получается — отдыхать. Тем более никакого “лучшего писателя современной России” тут не продавали.
— Ну что у вас? Простейшую проблему не можете решить? — Я с ходу набросился на жену и дочь (нападение — лучшая зашита). Но, кажется, переборщил — и так у них дрожат руки и губы.
— Каждую ночь раза по три неотложка приезжает. Делают ей укол, она оживает — и снова мебель двигает! — Жена крохотным кулачкам утирала слезы.
— Бабушка! Валера приехал! — рявкнула дочь.
Но бабушка, не обращая на меня ни малейшего внимания, сидела за столом и, улыбаясь, рассказывала о каком-то Михаиле Ивановиче — неизвестно кому, — который “повел себя некультурно”... видимо, еще до войны?
— Сказали, что больше не приедут! Говорят — сами с ней разбирайтесь! — всхлипывая, проговорила жена.
— ...какие-то вы странные! — прорезался кокетливый голос тещи.
— Ладно! Я сейчас! — Я выскочил на улицу и сразу почувствовал облегчение, почти счастье — лишь бы оттуда уйти! А они уже там вторую неделю — и не могут выйти: тут же будет забаррикадирована дверь.
Через фортку до меня донеслось дребезжание тяжелой мебели и срывающийся крик дочери:
— Прекрати!
...Надо идти.
Жизнерадостно улыбаясь, я заглянул в кабинет:
— Разрешите?
— Прием окончен! — прохрипела усталая красавица.
— Я лишь на минутку! — Очаровательно перед нею уселся.
Уж я умею делать такие дела!
— Я по поводу Костровой...
— Я уже говорила... вашим: госпитализация этой больной нецелесообразна. И еще: если бы ваши жена и дочь разговаривали нормально!
— Вы что, не видели: они же там погибают!
— Это их проблемы!
— И после этого вы называете себя доктором! — Задрожав от ярости, выскочил.
Идиот! Называется — “все устроил”!
Спокойно! Перейдя заросший травой дворик, я уселся передохнуть на ступеньках морга — больше, к сожалению, негде: чем плохое место? Зимой забирали тут тестя. Второй морг за сегодня. Сравнительный анализ моргов: нет — этот красивше, стариннее! Поднялся со ступенек... Вперед!
— Все! — шепнул я жене. — Договорился. Сейчас ее увезут!
— Как? Прямо сейчас? — Подбородок ее снова затрясся.
— А когда?.. Никогда?!
— Молодец папа!
Хоть кто-то ценит!
— Пойдем... скажем ей!
— Нет! — Жена отчаянно замотала головой. — Пусть лучше так... неожиданно.
Мы вошли в комнату. Теща оживленно рассказывала кому-то о своей жизни в Париже (хотя никогда там не была).
Мы, в основном, слушали другое: шум машин за окном. Задребезжали стекла — мы кинулись к окну...
Нет! Другое... Хлебный фургон.
Мы снова сидели молча, слушая ее плавную речь.
Снова задрожали стекла...
То! Белый пикап с крестом.
— Доченька! — вдруг жалобно проговорила теща. — Ты не сделаешь мне чайку?
Жена с отчаянием глянула на меня. Я кивнул. Она ушла на кухню — и раздалось мирное, успокоительное сипение крана.
И тут же брякнул звонок. Я пошел к двери.
— Почему так долго не открываете? — рявкнул санитар.
— Извините! Вы видите — трудно пробраться! — Я показал на загромоздившую прихожую мебель.
— Вы что — переезжаете?
— Да нет... это все она.
Прости меня, господи! Но — единственная просьба: пусть судят меня те, кому так же тяжело!
Санитаров было двое: один хороший — вдумчивый интеллигент в очках, второй — нехороший, пьяный и небритый. Вдумчивый сразу же подошел к теще:
— Скажите: вы хотите ехать в больницу?
— В больницу? С какой стати? Вы что — ненормальный? — проговорила она надменно.
Вдумчивый резко повернулся и стал уходить.
— Извините... как же? — Я растерянно преградил ему путь.
— Без согласия больной мы не можем ее госпитализировать! — взволнованно произнес “хороший”. — Теперь это делается лишь с их согласия!
Благородно...
К счастью, он стал накручивать диск — и, к счастью, там все время было занято.
Я кинулся к “нехорошему”:
— Помогите... А то мы все погибнем тут!
— Вы что ж.... не понимаете? — Он добродушно улыбнулся черными зубами. — Надо ж немножко дать!
— Нету! Обокрали в электричке вчера!