— Как у вас здесь красиво. Как в Швейцарии.
— Ты была в Швейцарии?
— Нет, конечно. — засмеялась Алина, — Я дальше Крыма не бывала.
— Ты любишь путешествовать?
— Я не знаю. Но любопытство к узнаванию новых мест у меня есть.
— Красивые и богатые здесь места. — Задумчиво сказал Михаил. — Когда-то эти земли кормили пол Европы. Здесь самые лучшие чернозёмы. А народ, как во времена Шевченко не знает, что такое водопровод и канализация. Даже здесь, в райцентре, «удобства» есть только в новых пятиэтажках. Даже в больнице горячую воду греют в титане. Не столица.
— Ты думаешь в столице лучше? Там свои проблемы. Знаешь, что такое коммуналка?
— Слышал. В кино видел. Отец с мамой в Киеве жили в коммуналке. Отец ведь у меня киевлянин.
— Наверное, у тебя в Киеве бабушки с дедушками живут?
— Мамины родители погибли на погранзаставе в первый день войны. А папины — в Бабьем Яру. Слышала про такое место в Киеве?
— Извини, я не знала…
— Что?
— Что ты еврей.
— А это что, плохо?
— Нет, что ты, — засмеялась Алина, — Сейчас это даже предмет зависти. Есть возможность выехать за рубеж. В Москве платят большие деньги, чтобы получить в паспорте нужную запись в графе национальность.
— Должен тебя разочаровать. Мать у меня украинка. Я вырос здесь. Моего отца любят и уважают. Первый раз я столкнулся с юдофобией в Киеве, когда студентом был. В принципе явление это очень человеческое. Психоанализ давно всё объяснил. Серому, ординарному человеку свойственно комплексовать. Он чувствует себя уверенней, если имеет хотя бы условное преимущество над кем-то. В нашей семье никогда не задумывались кто есть кто. Мы просто любили друг друга. И уважаем друг в друге личность. С самого раннего детства, сколько себя помню, так у нас в семье заведено.
— Я тебе завидую белой завистью. Мне показалось, что твоя мать много моложе отца. Она такая стройная и упругая. Издалека кажется совсем молодой девушкой. Как ей это удаётся?
— Мои родители очень любят друг друга. Этим всё сказано. Постоянно действующий положительный эмоциональный фактор. Моя мать всего на двенадцать лет моложе отца. Она вышла за него замуж в шестнадцать лет. А может и раньше. Они ведь познакомились в партизанском отряде. Я думаю, он у неё единственный мужчина в жизни. И если с ним что-нибудь случится, она без него дня не проживёт.
— Как интересно! Наверное, потому и ты получился такой ладный, — заметила Алина, оценивающе окидывая взглядом мишин загорелый торс атлета, осыпанный бисером водяных капелек.
— А как же! Всё, что делается с любовью, непременно получается высшего качества. Но если сам не будешь беспокоиться о своём здоровьи и теле, наш быт быстро тебя скрючит.
Алина достала из полиэтиленового пакета с рекламой фордовских автомобилей пачку «Кэмэл» и позолоченый «Ронсон».
— Бери, доктор. Настоящие. — Протянула Алина пачку.
— Спасибо. Не балуюсь. Между прочим, прочти, что на пачке написано: «Здоровью вредит». Так что, не советую. Как доктор.
Алина усмехнулась.
— Хочешь здоровеньким умереть?
— Конечно. Это самое большее, чего может желать человек. Умереть здоровым в одночасье. Никому не делая больно. И себе — в первую очередь. Так что — бросай. Ты ведь хочешь подольше сохранить свою суперсексапильную фигуру, не так ли?
— Надо же, ты наконец заметил, что у меня хорошая фигура.
— Но ты ведь знаешь. Если бы это было не так, этот твой знакомый коментатор вряд ли взялся бы подвезти тебя в Крым. Кстати, не волнуйся, ему уже много лучше. Отец его смотрел. Дня через два сможете продолжить путешествие.
— Ревнуешь?
— Нисколько. У меня нет причин ревновать тебя. Я просто констатирую факт, что ты красивая, стройная девушка. Как раз такая, какие мне нравятся. Но это вовсе не причина, чтобы ревновать тебя. Мы ведь с тобой едва знакомы. Ревность — это производная от твоих комплексов.
— Может ты перестанешь на меня смотреть, как врач и философ? Посмотри на меня, как мужчина смотрит на женщину.
— Последние десять минут я этим только и занимаюсь. Просто ты привыкла укладывать к своим ногам поклонников в течение первых пяти минут. А уже прошло десять.
— Ну и хитрец же ты, доктор! — рассмеялась Алина. — Не скрою, ты мне нравишься. Даже более, чем нравишься.
— Больше, это когда Амур на свою стрелу, как на шампур, нанизывает сердце. Ещё лучше — оба. Мне кажется это очень редкое явление.
— Пожалуй, ты прав. Я подчиняюсь. — Сказала улыбаясь Алина и спрятала обратно в пакет сигареты и зажигалку. — Дай яблочко. Пожую.