25
Поздним вечером Алина зашла в больничку. Темень ночи сладострастно журчала стрекотом сверчков, благоухала запахами зрелого сада, и шепот его листьев прерывал жалобный писк полёвок, выслеженных жирующими котами и кучерявыми совами. Тонкий перламутр молодого месяца проступил в лохматом клубке облака. Небо медленно обнажалось, как красавица перед зеркалом, и звёздная сыпь млечного пути подсветила паркую духмяную землю. Тусклое дежурное освещение проводило её чистым коридором к двери ординаторской. Она осторожно нажала на ручку и приотворила дверь. Михаил, опустив голову на руки, лежащие на столе, тихо посвпывал. В оранжевом кругу, отбрасываемом на стол настольной лампой, лежала раскрытая книга. И кресло, и кушетка, застланная клеёнкой, и большой остеклённый медицинский шкаф, поблескивавший изнутри инструментами на полках, тихо уползли в темень углов. Алина скользнула в ординаторскую, затворила дверь и осторожно повернула ключ.
26
Как всегда, заступив на смену, Михаил обежал все палаты отделения, ознакомился с состоянием больных, просмотрел назначения. Напоследок заглянул в одиночку к журналисту. Больной полулёжа устроился на застланой койке. В руках у него был вчерашний номер «Известий».
— Добрый вечер. Как вы себя чувствуете?
Больной оторвался от газеты и стал внимательно рассматривать Михаила.
— Спасибо. Много лучше. Благодаря вашим, доктор, стараниям. Я хотел ещё тогда, сразу поблагодарить вас за ваши квалифицированные и решительные действия. Но вы так быстро покинули поле брани, как обячно не делают победители.
— Ну что вы! Какой уж там победитель. Типичный хрестоматийный случай. И действия мои были сообразно случаю стереотипны.
— Может быть я бы с вами и согласился, но, мне кажется, ваша заслуга и состоит в том, что вы сумели точно определить типичность, ординарность случая. Диагноз — ведь это главное. Не так ли?
— Так.
— Ну вот видите, а вы говорите, что нет вашей заслуги. Большое вам спасибо. Кстати, как ваше имя?
Михаил улыбнулся.
— Это очень важно? Вы ведь в наших местах случайный человек. Ну произошла неприятность с организмом, скорая помощь оказала помощь. Не припомню, чтобы у врачей скорой помощи спрашивали имя. Не принято. Но, если вы настаиваете, то зовут меня Михаил Михайлович Гур.
— К-как?
— Гур, Михаил Михайлович.
— М-м, человека с таким именем я знал. Очень давно. Однокашник был у меня. Но он погиб на фронте в 41-м.
— Фамилия у нас редкая. Отец был на фронте. Но он коренной киевлянин. А вы ведь москвич.
— Не совсем… — Андрей Петрович задумался. — Скажите, Михаил Михайлович, ваш отец жив?
— Жив. Он вас смотрел поутру. Завотделением. К моим действиям как дежурного врача замечаний не имел.
Андрей Петрович побледнел. Руки задрожали мелкой дрожью.
— П-понятно.
— Минуточку, что-то вы мне не нравитесь. Вам нельзя волноваться. Кажется я преждевременно затеял с вами беседу. Сейчас дам вам успокаивающее средство и, пожалуйста, прилягте, постарайтесь заснуть. А то, не дай Бог, начнутся осложнения. А это не в наших, и не в ваших интересах. Больничка у нас маленькая, не ахти как оборудованная. Потому выхаживать большое количество больных, к сожалению, не имеем. Стараемся побыстрее ставить на ноги наших пациентов.
— Нет, нет, не беспокойтесь. Мне уже лучше. Так это ваш отец, — в задумчивости сказал Андрей Петрович. — Какие же повороты бывают в жизни… Я думал он погиб.
— Вы знаете моего отца?
— А вы разве не знаете, что мы с вашим отцом вместе в школе учились?
— Нет Отец никогда не говорил, что знаком с вами.
— Вот это-то меня и тревожит. Значит вы ничего не знаете о событиях 41-го?
— Кое-что знаю. Но больше от мамы. Отец партизанил до начала 44-го. А потом воевал на 1-м и 2-м Белорусских фронтах. Если вы знакомы, то, наверное, вам лучше лично с ним пообщаться.
— Я виноват перед ним. И сейчас при встрече не узнал. Может быть он на меня в обиде… Скорее всего так. Иначе дал бы о себе знать Он завтра заступает на смену?
— Завтра. В 9 утра будет. Что-нибудь ему передать?
— Нет, нет, Михаил Михайлович. Я сам должен с ним поговорить. Я рад, что он жив, что у него такой сын, как вы. Мне есть чему завидовать. Спасибо вам. Не беспокойтесь. У меня всё в порядке.
— Ну что ж, хорошо. Спокойной ночи. Если что, нажмите кнопку связи. Я буду в ординаторской.
Михаил Михайлович закончил обход.
В тишине ординаторской пахло спиртом и свежими томатами. Михаил пожевал яблоко и углубился в томик Булгакова, приобретёный по случаю на днях в книжной лавке. Он с удовольствием перечитывал «Мастера и Маргариту». «Да, — думал Михаил, — человек не меняется. Он остался таким, каким был две тысячи лет тому назад. И переделать его не под силу даже большевикам».