Мы перекусили — предусмотрительный Иваныч захватил с собой бутерброды и флягу воды.
Потом держали совет, как быть.
— Ну что, мужики? — спрашивал дядя, выковыривая из зубов остатки колбасы. — Возвращаемся?
Лапин занял нейтральную позицию: как решит большинство. Я же вынул из своей корзины подосиновик, критически повертел его в руках и изрек мысль касаемо того, что возможно здешняя экология изменилась в худшую сторону. А, следовательно, не стоит пытать счастья дальше.
— Брехня, — Иваныч был категоричен. — Наши ходят и спокойно собирают по пять, по семь ведер. Нет, это не причина. Тут что-то другое.
Мы немного посидели на траве, отдыхая от приема пищи. Дядя закурил.
— Обидно, блин, — выдал он расстроено. — Невезуха какая-то, честное слово. Не пойму я, в чем дело, мужики. Хоть тресни. Спрятались они все, что ли? Ведь дождь был же. И температура нормальная… Расти не хочу. В чем дело? Нет, так никуда не годится. Ко мне, понимаешь, гости приехали, племянник в кой-то веки раз нагрянул, а мы даже грибов набрать не можем! Этого не допущу. Давайте-ка для очистки совести сходим на север. Не найдем ничего — ну и ладно.
— Только недалеко, Иваныч, — попросил я. К тому времени ноги уже порядком побаливали.
И мы пошли на север.
Если раньше деревья преобладали хвойные, в основном сосны, то по мере продвижения лес становился смешанным. Все чаще росли осинки и березы, причем расстояние между стволами становилось меньше, а перегноя и поваленных стволов больше. Тут и там из пней, корневищ и брошенных муравейников торчали поганки. Один раз Эмилю попался мухомор. Иваныч в сердцах раскидывал носками ботинок шляпки грибов. Потом Лапин заорал, что «нашел». Этот триумфальный вопль напоминал крик моряка, заметившего землю после долгого плавания. Мы подскочили и увидели семейство волнушек. А в паре метров дальше еще несколько. Грибы выглядели свежими, только что выросшими, имели аккуратную форму. Даже дядя смягчился и позволил нам нарезать несколько штук. Кроме волнушек, правда, ничего в том месте не обнаружилось.
Пошли дальше. Местность стала пресеченной, словно по земле провели гигантской гребенкой, образовывавшей бугры и впадины, в которых скопилась стоячая вода. Многие деревья покрывал толстый слой мха, а густой, насыщенный кислородом воздух отдавал сыростью.
— Старая часть, лесопосадка, — прокомментировал Иваныч, как бы угадывая наши мысли.
Ничего приличного нам так и не попалось. Я раскопал один подберезовик, но, сколько ни шарил вокруг, других его родичей не отыскал. Мы разве что лупой землю не осматривали. Ничего. Абсолютная пустота. Лишь сгнивший хворост, листья, прошлогодняя подстилка, да поросль травы и низких кустов.
— Ладно, черт с ними, — сдался Иваныч. — сваливаем.
Я облегченно вздохнул. Мы уже поворачивали, когда Эмиль спросил, указывая вперед:
— Слушайте, а что это там? Просвет какой-то.
Я пригляделся. И впрямь, между древесными шеренгами виднелся залитый солнцем участок травы. И слышался глухой шум.
— Река там, — как-то без энтузиазма сказал Иваныч.
Эмиль напоминал в тот момент ребенка, что завидел вывеску бакалейного магазина и стоит, околдованный видами сладостей, выставленных на витрину. И хочется, и колется. Он посмотрел на нас и по этому знакомому выражению лица я понял, что Лапин принял решение.
— Подождите немного, схожу, гляну одним глазом.
Иваныч едва рот раскрыл, а Эмиль уже деловито вышагивал прочь.
— Ну и что, так и будем здесь, как бараны стоять? — с досадой обратился он ко мне.
Я пожал плечами, и мы поплелись следом. Метров через сто лес действительно обрывался, да так внезапно и круто, что человек неосмотрительный мог бы упасть и запросто свернуть себе шею. Дальше начинался обрыв метра на три, за которым пологий, поросший травой склон убегал к берегу неглубокой речки шириной с четырехполосную автостраду. Мы встали у края и посмотрели на реку. У берега торчали камыши и тускло поблескивала мокрая галька. За водой, на том берегу виднелся луг, над которым возвышалась стена деревьев, сравнительно выше и раскидистей своих собратьев на этом берегу. Это походило на дубраву или чащу.
— Называется Мойка, — кивнул дядя в сторону воды.
— А это?
— Ольховский лес.
— Похоже, реку можно пересечь, — заметил Эмиль.
Иваныч промычал что-то неопределенное. А потом Эмиль спрыгнул с обрыва и побежал к реке. Мы в нерешительности наблюдали за его перемещениями. Подойдя к воде и осмотрев камыши, он обернулся и радостно помахал рукой: