Пушкин отнесся к этому иначе. Он искренне верил, что быстрая смерть в расцвете лет лучше долгого старческого угасания: «Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неравного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна». Пушкин выполнил обещание, данное покойному другу: без государева разрешения он поехал летом на Кавказ, хотя Грибоедов уже не мог принять его там. Знакомые пытались его отговорить:
— Ах, не ездите! Этот край может назваться врагом нашей литературы. Он лишил нас Грибоедова.
— Так что же? — возражал Пушкин. — Ведь Грибоедов сделал свое. Он уже написал «Горе от ума».
Пушкин опубликовал историю своего путешествия в Арзрум — первое прозаическое описание Кавказа и Закавказья, по которому красной нитью проходила тема Грибоедова. Он сказал о нем так же мало, как Бегичев, в отличие от него очень неточно, — просто ни слова правды — и в то же время создал непревзойденный художественный образ великого писателя, брошенного властями один на один с вероломными персиянами.
Общество хором осудило низость Мальцева. Может быть, немногие на его месте поступили бы иначе, но никто в этом не признавался. Молодой Киселев, которого Нессельроде «сберег» для Парижа и Рима, возмущался: «Я бы не прятался так подло, как Мальцев, я бы дал себя изрубить, как Грибоедов, во-первых, потому что я его любил и еще потому, что это значило умереть на посту, как часовой». Александра Россет оборвала всякие отношения с Мальцевым, и император ее за это не осудил. Впоследствии он выдал ее замуж за Н. Н. Смирнова и под именем Смирновой-Россет она вошла в русскую литературу как адресат писем и посланий писателей двадцатых — сороковых годов, от Жуковского и Пушкина до Лермонтова и Гоголя.
Жандр никак не отозвался на гибель друга. Но он расстался с творческой ленью, в которой его так часто упрекал Грибоедов, начал писать самостоятельные вещи, стихи и даже роман в стихах. Варвара Семеновна Миклашевич сочла своим долгом закончить оставленный было роман «Село Михайловское», первые главы которого одобрил Александр Сергеевич. История мрачного преступления крепостника-помещика была запрещена цензурой, но роман стал известен в списках, и в одном из его героев, Рузине, современники находили черты Грибоедова. После смерти Миклашевич Жандр, будучи почти шестидесяти лет, женился на ее молодой воспитаннице и обзавелся кучей детей, которых отчаянно баловал. Он стал сенатором и пользовался всеобщим почтением; был бодр и подтянут, на службу и домой ходил пешком, но карета ехала рядом — так было приличнее. «Черновую тетрадь» Грибоедова, полученную от умершего Бегичева, он передал Дмитрию Александровичу Смирнову, сыну Вари Лачиновой, который с юных лет и до конца жизни, превозмогая тяжелейшую болезнь, постоянно борясь со смертью, собирал любые свидетельства о жизни великого дяди, разыскивал его еще живых знакомых. Смирнов опубликовал тетрадь — и вовремя: она сгорела при пожаре его имения Сущево, где Грибоедов когда-то поправлялся после лихорадки в 1813 году. Жандр, Бегичев, Сосницкий очень много рассказывали Смирнову о Грибоедове; рассказы эти тот записал — не всегда достоверные, они донесли до нас голоса друзей Грибоедова, порой и его собственный живой голос.
Еще один человек попытался передать слова и мысли Грибоедова — Фаддей Булгарин. Уже в 1830 году он в своем «Сыне Отечества» разразился слезливо-элегическими «Воспоминаниями о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове». Как он старался изобразить себя лучшим другом великого писателя, как рыдал и бил себя в грудь! «Грибоедова любили многие, но, кроме родных, ближе всех к нему были: С. Н. Бегичев, Андрей Андреевич Жандр и я. Познав Грибоедова, я прилепился к нему душою, был совершенно счастлив его дружбою, жил новою жизнью в другом, лучшем мире и осиротел навеки!..» В этих записках нашла свое незаконное место и история юнкера Генисьена, и были изложены речи Грибоедова. Уж на что Загоскин мог считаться едва ли тремя баллами выше Булгарина, а и то не сдержал возмущения: «Он, потеряв Грибоедова, осиротел навеки! Фаддей Булгарин осиротел навеки!! Ах он собачий сын! Фаддей Булгарин был другом Грибоедова, — жил с ним новой жизнью!! — как не вспомнить русскую пословицу, в которой говорится о банном листе».