— Перекур! Все сюда…
Проклятье! Крепок на рану лесной олень… Видно, как то здесь, то там в утренний холод рвутся струйки пара и вздымаются от дыхания бока ещё живых тушек. Обход по второму разу? Придется! Так сказать, «каждому клиенту — контрольный в голову»? Туземка дово-о-о-льная, словно именинница… Улыбка до ушей, румянец играет, глаза сверкают… Комбез с ног до головы забрызган «отходами производства». Для неё забой — настоящий праздник. День еды! Хотя, если вспомнить, какой «узник Бухенвальда» с грудным дитем на руках нам достался в августе, то начинаешь понимать. Голод тут — нормальное состояние. Наша со всех сторон урезанная пайка, но каждый день по три раза, с гарантией — курорт! Усиленное питание… Вон, даже ямочки у неё на щеках появились… У-е-е-е-ё! Идет прямо ко мне… эдак изящно… Повиливая бедрами и не сводя голодного взгляда. Губы облизала, ещё раз… Окровавленным ледорубом — покручивает как жезлом тамбурмажора… Притиснулась под правую руку, словно кошка, требующая ласки. Горячие грудки уперлись в бок, ладонь сама легла на попу… и остальная фигурка… М-м-м… Девочка крепкая, как башкирский ефрейтор! А парни ещё кривились — дикая узкоглазая обезьяна… Вполне себе секси…
Отмыть-приодеть, сойдет за японку. Жарко прижалась, дрожит всем телом. Только что ещё не мурлычет и не тычет носом подмышку. Точно кошка! Непроизвольно провожу ладонью по спине и талии. Хриплый выдох… А-а-ах! Блин, я же тоже не железный! Где-то читал, что во время боев в Колизее на римлян, возбужденных зрелищем смерти и запахом крови, нападало такое либидо, что они прилюдно трахались прямо на трибунах… Знатные матроны по десятку дюжих рабов для этой цели с собой приводили… Верю! Антураж вокруг подходящий… и заводит не по-детски… Но! Я ей гладиатор? Обхватила меня руками, стиснула… смотрит снизу вверх, совершенно откровенно… Только этого не хватало! Подруга что-то почуяла, подняла бледное до синевы лицо, собрала глаза в кучку… и подпрыгнула, как распрямившая пружина! Э-э-э… Говорить уже поздно, разве подобрать челюсть. Физически слышен металлический лязг столкнувшихся взглядов… Ой, что-то будет!
Помню, Ленка жаловалась, что Гольдан уже умеет, но боится говорить по-русски… Напрасно! Теперь она слушает свою ученицу, разинув рот:
— Ты, Ле-на — злая и жадная! Он великий охотник, прокормит сколько женщин и детей, сколько захочет!
Ик! Сам бы я до такого логического вывода сходу не додумался. М-м-дя… Прагматично. Но! Ход её мыслей мне нравится! Только Ленка мою радость обломала мгновенно. Тоже умеет. Выпрямилась, аккуратно рот платком вытерла и выдала. Сначала для соперницы, а затем для меня повторила, ридной мовой. Звенящим от злости голосом:
— Он вообще не охотник, он — убийца. Оленей увидел впервые в жизни! Раньше так убивал людей! Работал… — Последнее слово с нажимом. — Его работа — убивать людей… Тебе нравится?
Вашу мать! Обласкала… Туземочка обмякла, поворачивается ко мне, глаза на мокром месте, с последней надеждой:
— Это правда?
Кхе-хе… Пропихиваю в разом пересохшее горло ответ:
— Правда…
— Это все лочи так воюют?
— Ты сама видела!
Гольдан отшатывается, стремительно бледнеет, дергает ртом и, как подрубленная, вдруг складывается пополам…
— «Бу-э-э-э-э!!!» — В траву бьет тугая струя рвоты…
И эту развезло… Представила вместо оленей своих сородичей, что ли? Тенденция, однако!
— «Лагерь» ответьте «Кроту»… «Лагерь» ответьте «Кроту»…
Без толку. Прохождение коротких волн среди скал и «местников» из низинки — штука непредсказуемая. Нет связи! Как обычно… Зато природа — чудо. Скромное очарование поздней осени, как на открытке… Ослепительно синее небо отражается в стеклянно прозрачной ледяной воде Байкала. Из каменных круч рвутся ввысь, золотые в лучах утреннего солнца, сосны. На желтой сухой траве лежат аккуратные кучки ещё теплого мяса. Пушистая оленья шерсть струится под слабым ветром… вся переливается серебряными волнами… Звенит тишина… Ни птиц, ни даже мух… Чистая, конфетно-красивая эстетика смерти. Хоть сейчас вставляй пейзаж заставкой в широкоформатный цветной кинофильм… с соответствующей музыкой и закадровым комментарием — «…давным-давно, в самом центре Мордора». Расслабился я… Тэ-эк!
Если подчиненные маются дурью — их надо занять делом. И вообще, как справедливо заметил в бытность саратовским губернатором, Салтыков-Щедрин — «Первым словом опытного русского начальника всегда должно быть слово матерное».