Чтобы догнать остальную группу, пришлось пройти ещё несколько метров по бетонной кишке и только после этого я оказался в другом помещении, которое разительно отличалось от верхнего тамбура. Мало того что размерами оно было едва ли не с цирковую арену, так ещё и по всему периметру круглого зала, прямо на стенах висели звериные шкуры.
Но на этом сюрпризы не заканчивались, посредине помещения высились знакомые всем славийцам идолы — каменные резные колонны с гротескными ликами, в которых без труда можно было опознать Рода, Перуна, Велеса, Стрибога, Сварога и даже Белобога с Чернобогом. Эмоции на каменных лицах разнились: от праведного гнева у Перуна до отеческой заботы Рода, но всех их объединяло одно — слегка приоткрытые рты, из которых ручейками стекала вода.
Не было никаких сомнений, я попал в капище. Причём непростое.
Как неприкаянные мы сгрудились у входа и не смели ступить дальше. Они из-за набожности, я — чтобы ненароком не выдать себя.
Есть такое простое правило: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. После перерождения я всегда старался его придерживаться, поэтому и сейчас не стал чудить и выбиваться из серой массы, а стоял и деланно благоговел. Потому как не верил, что кучку детей оставили бы без присмотра в столь важном месте. И вскоре мои догадки подтвердились, одна из шкур сдвинулась в сторону и на свет вышел волхв.
Он разительно отличался от уже виденного мной собрата: никакой военной формы и уставной стрижки. Вместо них, тёплый свитер под горло, портки, удобные ботинки и седая шевелюра до плеч. Объединял двух волхвов лишь символ их статуса — резной деревянный посох, покрытый каменьями.
— Слава Роду, отроки, — пожилой мужчина отчего-то предпочёл использовать гражданское приветствие вместо воинского.
— Роду Слава, — вразнобой промычали мы в ответ.
— Вижу по лицам вашим, что Твердислав как обычно немногословен был. Ну не беда, не впервой мне отроков неразумных привечать, — по-доброму усмехнулся жрец. — Звать меня Боян, старший волхв Ратной школы с дозволения князя нашего Стужгородского. Я тот, кто укрепит вашу связь с Небесным кузнецом, дабы поделился он с вами силою своей.
С этими словами волхв приблизился к нам и несколько каменьев на его посохе засветились — прямо как тогда в деревне у его собрата по жреческому ремеслу. Странные минералы вновь признали нас достойными "божественного" внимания.
Узловатые старческие пальцы пробежались по деревянному навершию и с губ волхва внезапно слетел пробирающий до дрожи напев.
За деревней у реки
Кто с утра уж трудится?
Уперев свой взор в огонь,
Кто сурово хмурится?
Потрескавшийся ноготь жреца играючи сковырнул один из камней с посоха и тот оказался в морщинистой ладони.
Кто свой трудный день начал
С именем Сварога?
Кто в почёте у людей,
Под защитой бога?
Развернувшись, старик зашагал обратно в сторону идолов. А когда достиг их, то склонился перед изваянием Небесного кузнеца и подобрал у его основания каменную чашу.
Кузнецы-колдуны,
Что с огнём играют.
Со сварожьим именем
Молот поднимают.
Водица, что до этого стекала изо рта каменного Сварога прямиком на холодный пол, щедрым ручейком полилась в подставленный волхвом сосуд.
Сам Сварог им молот дал,
Да помог с ударом.
Поколдуй-ка, брат кузнец,
Подружись с металлом.
С этим напевом на устах волхв погрузил извлечённый из посоха камень внутрь чаши. И стоило минералу коснуться воды, как свет внезапно усилился. Он буквально бил из чаши вверх и в стороны словно прожектор.
— Пейте, — повелел волхв и протянул к нам сосуд.
И пока другие новобранцы благоговейно пялились на слугу богов, я сделал шаг вперёд. Ну а чего? Если и хлебать всем из одной чаши, так лучше уж быть первым, а не ждать пока остальные малолетки слюней туда понапускают.
Вода в чаше оказалось на диво вкусной и я сам не заметил, как за первым робким глотком, последовал второй, а затем и третий.
Казалось, от моей наглости опешили не только будущие сослуживцы, но и сам волхв. Ничем другим я не могу объяснить его запоздавшее предостережение.
— По одному глотку! — но было уже поздно, я и сам почуял неладное.
Свет, исходящий из чаши, будто затопил моё сознание…
Глава 7
Где это я? Вокруг, насколько хватало глаз, плескалась темнота. Не кромешная, а такая в которой можно, пусть и с трудом, но различить собственные руки. Проблема была лишь в том, что, кроме этих самых рук, разглядеть ничего не удавалось. И только где-то вдали виднелись яркие сполохи — это в воздух, словно из ниоткуда, взлетали редкие искры. Они раз за разом освещали небольшой кусочек пространства и манили к себе на манер путеводной звезды.