Вот прямо сейчас я мог выйти из дома, за которым особо никто и не смотрит, взять коней под уздцы и все — вольный, как ветер в Диком поле, обдувающий ягодицы половецкому хану. Но стоит ли разбрасываться теми, кто мог бы мне помочь освоиться в обществе? Да и, честно сказать, руки чесались до жути. И одна из качественных «чесалок» — это гнилые зубы Вершилы.
— И чего это вы, люди добрые, мальчонку забижаете? — сказал я, стараясь хоть в малом выдерживать стиль общения, которым, как мне кажется уже чуть проникся.
При этом я несколько забылся и о том, что сам в годах младше, скорее всего, Спиридона. Но по физическим показателями, да, он малец.
— Во те, Христос Спаситель, и ентот тут. Ты что, тать? Обворовать меня решил? Глянь, люд честной, колита у него моя! — кричал Илья, перестав лупить железякой на веревке лежащего без движения Спиридона.
Железяка, значит, это тут такое кадило.
— И сказал Христос: «А я говорю вам: если кто-то рубаху желает у тебя отсудить, пусть забирает и плащ», — вырвалась у меня фраза из Нового Завета.
О как, оказывается! А я подкованный в вере. Это хорошо.
— Бейте его! Бесовский он! — закричал Вершило, который встал рядом с лжепопом Ильей.
Я улыбнулся. Бить дьячка — это одно, а вот на меня нападать не спешили. Многие отворачивали глаза, но один взгляд, внимательный, жесткий, я почувствовал. За спинами толпы из человек сорока, которые высыпали из церкви посмотреть на избиение Спиридона, был кто-то, кто изучающе на меня смотрел и выжидал, не проявлял себя.
Я не экстрасенс какой, хотя от этого мира, где я очутился, можно было ожидать чего угодно, хоть и появления сверхспособностей. Но всегда чувствую взгляды, ощущаю интерес к себе. Может быть, это последствия пребывания на войне, или увлечения психологией, которую, наряду с большим количеством иных направлений и наук, стал самостоятельно изучать до подписания контракта. Я, словно зверь, чувствовал отношение к себе, вот Спиридон, он кажется безобидным, а тот взгляд, который продолжает меня прожигать, он опасный.
Кому ты дорогу перешел Владислав? Или это не враг?
— Кайся, грешник! — нашелся, наконец, лжепоп и направил на меня массивный, но грубо исполненный серебряный крест!
— Я ли грешник? — усмехнулся я, поглядывая на то, как сразу четыре человека пробуют обходить меня со всех сторон.
Илья несколько опешил, посмотрел на свой крест, на меня, на крест, вновь уставился на меня. Не работает, стало быть, оружие. А все потому, что в руках у лжеца.
Между тем, один из мужиков дернулся на меня, расставив руки, словно хотел обняться. Но вряд ли он решил наградить меня «обнимашками», скорее охватить, взять в тиски, чтобы дать другим возможность включиться в процесс избиения, моего большого тела.
Моя правая нога устремилась навстречу этому мужику. И он напоролся на боковой удар ноги. Вот только исполнение маваши-гери было болезненным и я поморщился.
Ногами бить — это хорошо, без них никуда, но бить неподготовленными ногами, с нерастянутыми мышцами, с не натренированными связками — это опасность и боль, которую я сейчас и ощущал.
Но рефлексировать и думать о том, как я составлю себе план тренировок, было некогда. Краем зрения увидев, что одного из четырех мужиков скрутило и он валяется на земле, корчиться от боли, я перевел взгляд на оставшихся троих. При этом контролировал, чтобы в драку не влез еще кто. Вопреки здравому смыслу, трое остальных не отступили, не задумались о последствиях, а скопом рванули на меня.
Первого мужика, который чуть вырвался вперед, бью прямым ударом руки в нос. Он временно дезориентирован, что даст мне возможность расправиться с остальными. Второго подсекаю ударом по коленям. Вновь использую ноги. Это у меня навязчивая идея теперь — надо и не надо использовать нижние конечности.
Делаю шаг назад, так как вижу, что не смогу уклониться от следующего удара третьего мужика, да и четвертый почти зашел за спину, а этого допускать нельзя. Так что ухожу назад и влево. И тут пролетает мимо камень. Еще один… Делаю шаг вперед, прямо прижимаясь всем телом к мужику, что решил меня проучить, бьют того лбом в лицо. Прикрываюсь телом потерявшегося бойца и в него прилетает камень. Замечаю в четырех-пяти метрах длинное полено, которое можно было бы назвать «оглоблей» и уже планирую, как доберусь до него. Толкаю обмякшего мужика, лицо которого начинает заливать кровь, на его же подельника и подскакиваю к третьему, ударяя его правым апперкотом. Вот же, кажется, костяшки на руках повредил, опухнет рука.