— Почему твой человек не лишит Ивана живота его и дело с концом? — спросил Володимирко.
Странное было у князя понимание чести, когда он был готов отдать приказ ударить исподтишка, но презирал тех, кто будет это исполнять.
— К Ивану не так просто подступиться. А коли не сладится, так не будет моего человека при беглом князе, — объяснял Богояр под одобрительную ухмылку князя.
— То добро, что ты все разумеешь. Но есть у меня дело до тебя. Отправляйся в Киев, опереди Ивана. Пусть примет мои дары великий киевский князь Всеволод Ольгович, — приказывал князь.
Теперь настало время поморщиться уже Богояру. Сотник сам принимал участие в походе простив Всеволода, когда тот поднял мятеж против киевского князя Ярополка. Тогда стены Чернигова выстояли и не дали войти коалиции и Всеволод выжил, уже после смерти Ярополка заняв-таки вожделенный Киев.
— А простил князь киевский то, что против его воевали? — решил все же уточнить Богояр.
— То, что было, все быльем поросло, да и я не был в походе, а ты волю исполнял и даже не мою. Так что спросу с тебя не будет. А вот дары славные, токмо соли Всеволоду сто пудов отправлю, — сказал Володимирко и сделал вид, что потерял интерес к сотнику.
Богояр поклонился и пошел к лестнице, чтобы спуститься со стены детинца. Он все понимал, уже чувствовал, что лишний тут, не хочет князь видеть рядом с собой предателя, пусть и предательство было против врага князя Галича. Но пока столько серебра приносят дары от князя, Богояр продолжал служить.
Ничего у сотника не осталось, всего лишился. Жену приревновал и… сам, своими же руками. После жил ради сына, учил его на славу и воинским премудростям и даже в церковь отдавал, чтобы грамоте научили. Перед тем, как совершить предательство, Богояр отправил своего сына из Галича и после не было ни каких сведений о нахождении Владислава. А торговый поезд, в котором был пристроен сын, не добрался до Торческа. Говорят, что половцы напали, но это могли быть и черные клобуки, лихие люди, которых так же хватает в лесах вдоль речных путей.
Более всего, Богояр хотел бы увидеть своего сына, или хотя бы узнать о его судьбе. Для кого еще все те богатства, что он награбил и приобрел в дары от князя Володимирко? И поездка в Киев может быть полезной, чтобы что-то узнать. По крайней, известны орды половцев, которые кочуют в тех краях, где был ограблен поезд из Галича. Это орда хана Акума. В Киеве часто пребывают представители половецких орд, бывает так, что получается выкупить своего родственника.
Так что в Киев. И главная цель — это узнать о сыне, а не выполнить поручение князя Владимира.
Богояр выходил от князя в несколько приподнятом настроении. Великий князь мог и лукавить, но все же и дары принял и свою позицию относительно Галича высказал. Не станет Всеволод Ольгович Киевский потакать амбициям князя Ивана Ростиславовича, если тот решится просить помощи у Киева. А что остается беглецу? Богояр не смог простить обиду, которую таил на Ивана Ростиславовича. Там было и то, что князь не назначил сотника старшим сотником, что лучший надел земли Иван под Звенигородом отдал Боромиру, главному сопернику Богояра. Было еще немало мелочных обид, которые ложились на сложный характер сотника тяжким бременем. Так что найти, чем оправдать свое предательство, у Богояра хватало.
— Сотник, пришло послание от твоего человека в стане Ивана Ростиславовича… — начал было докладывать десятник Богояра, но замялся.
Во дворе великокняжеского подворья было людно. Молодой парень засмотрелся на девицу с русой, плотной косой.
— Ну же? — потребовал сотник, приводя в чувство недавно назначенного десятником молодого воина.
— Иван Ростиславович идет в Киев, — десятник поймал взгляд своего наставника и командира. — Мы уходим?
— Мы остаемся! — жестко припечатал сотник. — Пора высказать все. А еще я повинен сам увидеть, как Иван, не заполучив помощи у великого князя, станет изгоем.
Глава 5
Только придя в лагерь дружины князя Ивана Ростиславовича я ощутил зверский голод. Отчего-то ранее не думал о еде, лишь пил, а сейчас… Я даже с некоторым интересом посматривал на Спирку, все же находя его слишком костлявым.
Шутка, конечно. И в декорациях средневековья, в котором я очутился, такие шутки не столь и веселы.
— Спирка, а Спирка, я вот думаю, если ты меч возьмешь, он тебя не перевесит — хмыкнул я.
Спирка, что-то обиженно пробурчал себе под нос.
— Ну смелее! Не слышу! — сказал я.
— А твое седалище такое толстое, что и в брони не поместится, — скороговоркой выкрикнул Спиридон и уже приготовился убегать.