— И когда ты молвить стал? Все же мычал, да рычал! — обомлел мужик с мордой кирпичом, оказавшийся ближе остальных.
Да это, с позволения сказать, «лицо» точно просило кирпича. Вот взять стереотипную внешность бандюгана, срастить ее с образом конченого пропойцы и выйдет такой вот персонаж. Но все ждут от меня ответа.
— А вот сейчас и стал разговаривать, — отвечал я, стараясь быстро размышлять о своем положении.
— Люди вот мне сказывали, что ты, прежде, чем в скит идти, отбился от половецкого отряда, один во всей дружине выжил. Правда то али какой вымысел люда острого на язык? — спросил Мирон… ага, вспомнил, он десятник в дружине князя без княжества, Ивана Ростиславича.
Почему-то в памяти всплыла и такая информация. Я знал, что Мирон только что прибыл в Берладу.
И тут «распаковался» очередной информационный пакет. Удалось проломить барьер. Чье-то сознание внутри меня, наверняка, реципиента, тщетно сопротивлялось именно подобной информации.
Каленое железо мне в бок, жар, приторный запах подпаленного человеческого мяса, моего мяса, ухмыляющиеся, веселящиеся…. Степняки… Я ненавижу Степь. На поляне сидели шесть степных разбойников, людоловов. Возможно, это были половцы-кипчаки. Скорее всего, они, но также могут выглядеть и клобуки, и даже мадьяры. Эти степные тати, придерживая кости, жадно откусывали большие жирные куски мяса, не заботясь о том, что жир капает на халат. Они даже хвастались друг перед другом тем, насколько просаленные халаты.
А еще возник образ, как я разбиваю череп одного из разбойников и его мозг, разлетаясь, измазывает мое лицо, как уже раненный в ногу стрелой кидаю камень в лучника и попадаю ему в грудь, отчего тот заваливается…
Воспоминания все еще накатывали и было бы время, то я разбирался бы с этим вдумчиво, но от меня ждали ответа на вопрос.
— Правда, — ответил я, еще не придя в себя от тех эмоций, что успел пережить во вспышке воспоминаний.
Чужих воспоминаний.
— Десяток то был али поболе половцев? — не отставал любопытный мужик, продолжая меня сверлить своим тяжелым взглядом.
«Все же половцы. Да, это были половцы, » — приходит понимание, что за разбойники были тогда.
— А я врага не считаю… — расплывчато ответил я.
Виски снова сжало от воспоминаний. Девочка, неоднократно изнасилованная и уже мертвая. Я впадаю в неистовство и убиваю даже тех, кто просит о пощаде. Я… Он… Мы… Злость и желание убивать — вот что завладело мной. Я понял и осознал, что есть тут, в этом мире, мои враги.
— Ох ты ж! Етить! — посыпались возмущения и реакция людей на то, что со мной происходило.
Я сам понял, что выгляжу устрашающе. Мой лоб наморщился, взгляд стал звериным, готовым преступать все нормы морали и правил, верхняя губа чуть приподнялась и могло сложиться впечатление, что я скалюсь.
— Я же говорю тебе, княжий человек, бес в него вселился, ни в какую дружину ему нельзя… Вона и обет свой порушил. В храм его нужно вести. И пусть силен и велик он, но не воин, — высказал мужик, который был ближе всего ко мне, это тот, что морда кирпичом.
Ратники князя, тоже присутствовавшие здесь, пялились на меня. Я не отворачивал глаза, узнавал некоторых из них.
— Это он, братья — с придыханием заключил Мирон. — Влад, сын Богояра. Никакой не Фома.
— Неа. Путаешь его видать с кем-то, — сказал один из мужиков, прижимая чепчик, или то, что у меня ассоциируется с этим головным убором, к груди. — То дело наше, круговое. Обет нарушил свой же, что немым ходить станет. В храм нужно его, да помолиться, в водице освещенной искупать.
— Розойдись, люд честной, дорогу! — кричали в стороне.
В мою сторону приближался еще один персонаж. Новый пакет данных… Это Илья, местный священник. И… мой мучитель? Сразу же появилось негативное отношение к этому человеку. Захотелось его взять и этим самым слитком серебра, что даровал ратник, по голове приложить.
Илья подошел ко мне вплотную и…
— Ты где, су… Ай, что творишь, бесноватый! — кричал поп.
Возмущение лжепопа, а без приставки «лже» я не мог рассматривать этого человека, было вызвано тем, что он попытался в своем обыкновении дать мне подзатыльник, ну, а я перехватил его руку и заломил ее.
— Тот, того мы отшукали, наш сей отрок, — довольный, вместе с тем несколько озадаченный, говорил Мирон.
— Нашли, не нашли, — задумчиво ответил лжепоп. — В храме рабу божиему, порушившему обет, самое место, знамо быть.
— Ты, Мирон, не слухай, Фомка хлусню, стало быть ерунду говорит. В храме его моем, окропим водицей… — закудахтала баба.