— Ты действительно считаешь, что я дрессированная собачка и со мной так можно? — и медленно слизнул с его шеи струйку крови.
Маг от страха потерял дар речи, язык просто прилип к небу и он ничего кроме невнятного мычания произнести не смог. О заклинаниях тоже не могло быть речи, руки стали ватными, мысли путались, единственное, что он смог сделать — посмотреть выпученными глазами с надеждой на брата. Но Лейос сидел на бревне как приклеенный, а поскольку сидел он спиной к дереву, то даже видеть ничего не мог. Бросив ложку, Мара поспешно встала и, подойдя к вампиру положила руку на плечо.
— Не надо, — тихо сказала она, — он всего лишь глупый мальчишка, отпусти его.
Нервно дернув плечом и сделав над собой усилие, Гриесс медленно разжал руку и выпустил шею Кайнока. Убрав клыки и когти, снял паралич с Лейоса и ледяным тоном произнес.
— Убирайтесь сию же минуту, пока я не передумал. Надеюсь встретимся на границе, там и сочтемся.
Потирая шею, Кайнок бросился седлать лошадей, а его брат, собирая сумки, со злостью бросил вампиру.
— Я пожалуюсь милорду Квинтилу! Пусть узнает, как ты себе позволяешь вести себя с магами!
Гриесс осклабился в ухмылке.
— Обязательно расскажи, с подробностями! И главное правду, врать архимагу не получится.
Мара промолчала, только досадливо покачала головой, что с дураков возьмешь? Собрались они быстро и, несмотря на ночь, погнали лошадей галопом по наезженной дороге.
Только после их отъезда вампир расслабился и сел к костру.
— Ты считаешь — я это зря?
— Может и не зря, мне они тоже порядком надоели. А так будет им урок, может извлекут из него что-то полезное.
— Вот это навряд ли. Там на границе часто промышляют наши охотники, как раз в поисках магов, вернее их крови, она у нас ценится! Поэтому и меняются там так часто маги, одни пропадают и шлют других. Не все пропадают, в основном глупые, самонадеянные, такие как эти. И вполне возможно, что вскоре Квинтилу придется отправлять еще магов на это место, — философски заметил Гриесс.
Глава 19. Преддверие горной гряды
Остаток ночи прошел спокойно, как и последующие несколько ночей. Они повернули на север, и частенько приходилось ночевать под открытым небом, или же проситься в дома крестьян, если на пути попадалась деревня или хутор. Один раз остановились на ночь в небольшом замке местного Ritter, который от счастья, что к нему пожаловали господа маги, чуть не сошел сума и угощение выставил на славу — все самое лучшее, даже вино хранившееся в подвале не один десяток лет.
— Если бы нас так везде встречали и угощали, это была бы приятная увеселительная прогулка, — заметил Гриесс, по достоинству оценивая вино из закромов гостеприимного хозяина.
Осень полностью вступила в свои права, трава пожухла, листья на деревьях успели пожелтеть и почти опасть, вспаханные поля сиротливо мокли под нудным осенним дождем. Мара мерзла, ей, привыкшей к теплому климату, было холодно и неуютно даже под меховым плащом.
На очередную ночь остановились на берегу небольшой речушки, медленно текущей среди зарослей орешника, не сильно широкой, зато довольно полноводной. Развели костер, и Мара взялась за ужин. Гриесс же, наносив лапника (где он его только раздобыл?) и устроив спальные места, спросил:
— Я собираюсь купаться, ты как — за?
Она внимательно на него посмотрела, смеется он что ли? Холодно, зубы стынут от такой ледяной воды, по ночам подмораживает, а он купаться! Но лицо у вампира было серьезным, без тени улыбки.
— Ты шутишь? — наконец спросила она. — Вода ледяная, да и воздух тоже, замерзнуть и заболеть после такого купания только.
— Ну как хочешь, — он пожал плечами, — заболеть мне не грозит, а выкупаться охота, да и гриву помыть не мешает.
Разделся он возле костра, и делал это нарочито очень медленно, Мара позабыла, чем занималась, засмотревшись на него. Гриесс самодовольно усмехнулся и, накинув плащ из одока и прихватив бальзам, отправился к реке. Отсутствовал долго, ужин уже приготовился, когда он вернулся к костру. Взглянув на вампира, Мара ожидала увидеть признаки замерзшего человека, но он давно уже не являлся человеком и выглядел так, будто купался в теплой воде, а на дворе стоит лето.