А вот эта девица жалась в углу и тонкими, словно декоративными пальчиками сжимала свой бокал. Очень чистая, волосы белые, глаза — запуганные. Одета в куртку с чужого плеча, а из-под нее виднеется шелковое платьице.
Вот дура.
Чего в Низы-то сунулась? С таким лицом и в одиночку… Да ее мигом продадут, целиком или частями — черным плевать. Эта фифа из Верхов, иначе и быть не может. И не какая-нибудь поломойка или любовница магистра. Совсем еще девчонка. Дочь какого-нибудь магната.
Ишим только фыркнул в свою кружку и отвернулся. Голова у него была дурная: хорошо его приложил вышибала. Опять перед глазами замаячил мальчишка, и стало совсем муторно. Ну что за день? С самого утра мотался с контейнером, ловя ориентировки, а как поймал — и ту упустил черным.
А девица тем временем боязливо оглядывалась. Украдкой, с любопытством. Видно, что страшно — но жуть как интересно. Коктейль свой не пила, одергивала рукава чужой куртки и горбилась.
Красивое все-таки личико, просто загляденье. И как она сюда попала? Выйдет за порог, пройдет по переулку — и пожалуйста. Такое тело с мордашкой дороже сотни контейнеров, продадут еще до полуночи. А потом загрузят в нее какого-нибудь беглого, и поминай как звали.
И сколько же она может стоить? Ишим невольно размечтался. Такое свежее, нежное тело, огромные глазищи, алые губки. Сидела бы не у стойки, а как все люди — в полумраке задымленного зала — никто бы ее не рассмотрел. Но она, похоже, ничего не понимала.
А на девицу меж тем пялилось по меньшей мере четверо. Двое за угловым столиком перешептывались, еще один сидел ровно, настороженно — выжидал. Четвертый — толстяк в засаленном пиджаке — облизывался. И правда конфетка…
Ишим отвернулся. Безмозглая курица. Сбежала, наверное, «посмотреть». Свободы захотелось, впечатлений. В одиночку. Сегодня она до своей мягкой постельки не доберется. Это как пить дать.
А что, если самому ее оприходовать? Заделаться наконец-то черным. У черных в Низах жизнь короткая. Неудачников быстренько пришивают, а те, кто соображает, выбирается в Верхи за пару лет. Делают себе парочку клонов про запас и ставят душу в очередь на выгрузку в чистилище. Теперь, если их и убьют, то сознание отправится в новое тело по скоростному пути. Сказка. Наверху такой черный станет законопослушным гражданином и будет себе жить припеваючи. Все легально. Все, что черный делает после того, как попадает в Верхи. А прошлое — разве оно будет важно?
Ишим глянул на девицу еще раз и глубоко вздохнул. Была бы она парнем, можно было бы отправить ее в крио — чтобы загрузиться в это новое тело потом, после собственной смерти. Такая дорожка куда проще, но кривее. Загрузка в чужие тела — это тебе не ограбление в темном тупике. За такое вгоняют инъекцию без разговоров, без чистилища, без шанса потом выгрузиться. Даже если есть деньги.
Но эта девица не парень. А менять пол, даже ради долгой жизни, Ишиму как-то не хотелось. Такую грудь хотелось не носить, а трогать самому. И собственную лапать неинтересно…
Девица все смотрела в свой бокал с недоумением, как будто считала бактерии, а потом вдруг оттолкнула его, съехала с табурета, на ходу стыдливо оправив платьишко, и двинулась проталкиваться к выходу. Даже в дымном полумраке ее белая головка светилась, как какая-нибудь звезда надежды. Еще бы, над ней словно написали косым детским почерком: «Вечная жизнь забесплатно». Бери не хочу.
Те четверо, что следили за девчонкой вскочили разом.
Ишим дернулся за ними.
— Эй, красотка! — загундосил толстый. — Не потерялась?
В переулке сочился жидкий красный свет, и лицо у девчонки исказилось страхом. Она поскользнулась на каких-то очистках и чуть не шлепнулась в лужу, но другой типчик уже заботливо подхватил ее за локоть.
— Тут места опасные, — затянул он, демонстрируя сколотый зуб. — Нарвешься на плохую компанию — и тю-тю. Неужто одна? Давай-ка я тебя провожу.