Однако пробыл я тут почти до самого захода солнца, когда позволил наконец лошадям еще раз напиться воды, а затем выехал на равнину и выбрал путь, который шел по скалистому участку, так чтобы позади нас не оставалось следов.
Те высоты, которые я выбрал в качестве ориентира, теперь превратились в черную бахрому на фоне быстро темнеющего неба. Я начал искать укрытие, хотя бы какую-нибудь выступающую из земли скалу, к которой можно было бы прислониться спиной и защищаться в случае неожиданного нападения. Наконец я заметил группу из нескольких каменистых вершин и направил лошадей в ту сторону.
Было еще достаточно светло, чтобы вскоре разобрать первые признаки того, что некто, живущий здесь, все-таки нуждается в доме или крепком укрытии. То, что сперва показалось мне скалистыми вершинами естественного происхождения, оказалось зданием. Это строение настолько соответствовало окружающему пейзажу, что легко можно было поверить, будто это творение — какая-то причуда природы.
Высокие скалы, образовывавшие его стены, были неровными, необработанными, тянущимися вертикально вверх, но так близко друг к другу, что едва можно было заметить щели. И цвет у них был такой же желтовато-белый, как и у валунов, которые я встретил в этой местности. Но чего уж я совсем не ожидал, так это того, что скалы охраняли место, которое выглядело при этом призрачном свете как огромное разворошенное гнездо.
Сухие ветки и крупные комки травы, вырванной до самых корней, были сплетены вместе так, что в высоту эта бесформенная масса достигала моей груди, когда я слез с лошади. Я ткнул ее кончиком меча. И от одного лишь этого прикосновения груда развалилась, большей частью превратившись в порошок — настолько сухой и старой она была.
Привязав лошадей к одной из боковых колонн, я начал разбрасывать эту груду, пользуясь в основном мечом, будто что-то во мне противилось, чтобы коснуться руками этих остатков. Прежде чем взяться за нижний слой, я натянул латные рукавицы, потом начал рыться…
К моим ступням подкатилось что-то твердое, и на меня посмотрели пустые глазницы черепа. Вот уж это точно было останками человека или кого-то, родственного ему. Я отпихнул череп в сторону и продолжил работу.
Обнаружил я и другие кости, но у меня не было желания их исследовать, да и смрадный запах еще больше усилился, когда я зарылся поглубже в эти остатки гнезда, разбрасывая тошнотворный, почти полностью разложившийся материал. Выбрасывая последние комья, я обратил внимание на постоянный зуд на запястье.
Обтерев песком латные рукавицы, я отсоединил крепления на запястьях и обнажил то, что стало немаловажной частью моей жизни в последние месяцы — металлический браслет, который я нашел благодаря счастливому случаю и который спас мне жизнь, когда Роджер пытался сперва ослепить меня, а затем и убить.
Браслет сиял и на ощупь стал теплым. Руны, вырезанные на нем, светились яркими огоньками пламени. Я пристально посмотрел на браслет, почти зачарованный, пока, повинуясь какому-то внезапному импульсу, не просунул руку в пространство между колоннами. Эти символы вспыхнули еще ярче — и в то же время я не ощущал ни малейшего беспокойства.
И тут от высокой скалы, откуда я соскоблил остатки гнезда, в ответ вспыхнула искорка света. Я вытащил из сапога маленький нож и, проведя лезвием по скале, соскреб немножко точно такого же голубого металла, из которого был сделан и мой браслет, а затем смахнул его в сумку.
Чтобы успокоить лошадей, привязанных в стороне от травы и воды, я размял для них несколько дорожных лепешек. Они алчно потянулись к еде, не обращая внимания на то, что я обеспечил им безопасную ночь, расчистив это место.
Здесь был лишь один вход, но крыши над головой не было. Зато скалы слегка изгибались внутрь, так что открытого пространства вверху было совсем немного. Я подтащил к самому проходу седло и сумки с припасами, используя их в качестве баррикады. Как жаль, что на эту ночь у меня нет товарища по оружию, чтобы разделить ночное дежурство. И мне оставалось лишь понадеяться на умение, приобретаемое любым солдатом, мгновенно пробуждаться при малейших изменениях в окружающей обстановке. Вновь я положил обнаженный меч рядом с собой и попытался заснуть.
Если кто-то, представляющий опасность, и рыскал по округе этой ночью, к моему убежищу никто не приближался. Однако на рассвете я был разбужен таким же, как и накануне, неистовым ржаньем кони, когда он впервые почуял ветер, донесшийся из Пустыни. Я выбрался наружу и увидел, что все три лошади яростно натянули поводья, встав на дыбы и колотя копытами по скалам.