— Керован!
Мне не нужен был этот предупреждающий крик. Я взял ее руку в свою. Браслет, полускрытый доспехами на моем запястье, залился ярким светом, и лучи, исходившие от него, достигнув кольца, казалось, пожирали камень. Но его собственное сияние только еще более возросло.
Джойсан вырвалась из моих окрепших объятий, выдернула руку и поднесла ее к груди, почти касаясь грифона в кристалле. Но ничего не произошло, этот талисман никак не прореагировал.
Джойсан подняла другую руку, словно пожелав взяться за колечко и сорвать его с пальца, но вдруг остановилась.
— Я думаю, оно безвредно… — медленно проговорила она. — Может быть, тебе это не кажется очевидным. Но сам камень имеет форму кошачьей головы, хотя вырезан он был не людьми. Эти кошки…
— Ты уверена, что они настоящие?
— Не галлюцинации? Ты же сам видел их — они настолько же реальны, как и это! — она снова вытянула руку вперед. — Разве ты думал, что это иллюзия когда они остановились перед тобой у дороги?
— Нет, — я был уверен: чем бы ни являлись эти звери кому бы они ни служили (если и служили вообще), они — настоящие. Меня и в самом деле привели в это место с определенной целью, как и догадывалась Элис. Мне нужно было отогнать эту мысль, но я не мог.
— А откуда у тебя эта штуковина?
Джойсан рассказала о своих исследованиях разрушенного замка, в котором мы сейчас укрывались от непогоды, о запертой двери — причем запертой снаружи, где внутри, пока она не вошла туда, сохранялись остатки древней мебели. И о том, как все это рассыпалось в пыль на ее глазах, и осталось только это кольцо, блестевшее в солнечном свете.
Легенда, достойная того, чтобы о ней сложил песню менестрель, но я верил каждому ее слову.
— Никогда не видел ничего подобного, — медленно начал я. — Оно, — я показал на запястье, — по всей видимости, как-то связано с Могуществом.
— Много вещей хранится в Пустыне — разве не об этом постоянно твердят наши легенды? Мне кажется, оно для чего-то предназначено… — Джойсан быстро взглянула на меня — по крайней мере слегка повернула голову в мою сторону, но было слишком темно, чтобы я мог увидеть выражение ее лица. — Предназначено, чтобы его нашли, когда отворится дверь. Но зачем нужно было такое заклятье и что оно означает…
— Его создали не силы Тьмы.
— Я знаю, — просто согласилась Джойсан, еще раз ласково проведя ладонью по грифону на груди. — Он бы предупредил меня. Кольцо такое красивое — и странное — и то, как оно попало ко мне… Мне кажется, это дар.
В ее голосе ощущалась вызов, словно она думала, что мне захочется заставить ее избавиться от этого кольца. Но у меня и в мыслях такого не было. У Джойсан с той поры, как она со своим народом покинула Итдейл, а может, и до этого не было почти никаких красивых вещей, да и сам я ничего приличного ей не дарил — если не считать грифона, которого я тоже случайно нашел в Пустыне. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы и это кольцо также явилось для нее моим подарком, который бы она берегла как зеницу ока.
Я наугад начал поиски Джойсан и нашел ее… Но в этом моей заслуга не было. Едва ли это был счастливый случай. Мне помог или же меня направил в нужном направлении какой-то иной разум — я все больше и больше склонялся к такой мысли. Это был горький вывод, и мне не хотелось его принимать. Я… быть может, мы… пойманы в… в чью-то паутину… но чью?
С тем, что мы должны держаться теперь вместе, вероятно, придется смириться, потому что теперь у меня не было проводника, чтобы покинуть Пустыню, да и не маг я оставить Джойсан одну — она и сама этого не хочет.
А это означало, что я должен незамедлительно надеть на себя внутреннюю броню, заставить себя поверить, что любые более близкие отношения между нами — только к несчастью, что если я поддамся ей сейчас — то это будет только хуже для нее.
Пока она сражалась одна, полагаясь лишь на свои силы и не получая помощи от меня, она избегала той куда более серьезной опасности, которой подвергался я. Не хотелось загадывать наперед… ждут ли нас новые опасности? Но пока я изводил себя этими мыслями, никак не решаясь твердо объявить Джойсан о своем выборе, как она вновь обратилась ко мне:
— Здесь вовсе не мирная земля, участки которой попадаются и у нас в Долинах. Однажды я побывала в таком месте — той ночью, когда Торосс вырвал меня из рук захватчиков в Итдейле. То было замечательное место… и он нашел там последнее успокоение. Я навсегда запомнила в своем сердце, что он покинул этот мир легко. Здесь же лежал только многолетний толстый слой пыли. Но все-таки мы находимся туг в безопасности — как и обещали кошки. Разве ты этого не чувствуешь?
Она протянула руку с кольцом и схватила мою. Я ничего не мог поделать, кроме как обхватить ее пальцы. Вот она Джойсан, рядом со мной — в безопасности — а снаружи ревет ураган, льются потоки воды… не в силах добраться до нас. Я не ощущал никакого затаенного присутствия древнего Могущества в этом месте. Как бы вступая в противоречие с ее рассказом об этой заколдованной давным-давно комнате здесь рождалось тепло — но от присутствия наших тел, а не из-за каких-то чар.
Ночью, пока мы с Джойсан укрывались в этом разрушенном замке, мне вновь приснился сон — такой же яркий, как и несколькими днями раньше. Но в нем совсем не было света — одна лишь беспросветная темь (а может, я был слепым?) — потому я ничего не смог уловить. Я мог только чувствовать… или слышать.
— То, что ты делаешь, бессмысленно, — раздался резкий, словно удар кинжалом, надменный голос. — Слишком много лет назад возникло наше отличие.
— Отличие? — переспросил удивленно другой искаженный голос, и в нем не чувствовалось никакой робости перед собеседником, хотя по голосу того явно ощущалось, что его обладатель владеет Могуществом. — Как-то странно ты, Галкур, описываешь то, что произошло потом между нами.
Я увидел как бы материализовавшуюся алую волну ярости, ударившую по мне в этом мраке, словно чтобы сжечь дотла. Затем эта волна поднялась вверх — и исчезла. Я понял, что теперь гнев снова взят под контроль, загнан в стены, которые невозможно разбить.
— Ты играешь словами, — теперь в голосе мужчины (а, может, это было оно?) прозвучало ледяное презрение или мне это только показалось?
— Ничего подобного, — вновь раздался второй голос ровный, ничем не выдававший своей заинтересованности в беседе. — Ведь людям почти ничего не подвластной лучшем случае их можно использовать как слуг. Ты что, Галкур, не знаешь этого?
— Ты произносишь имена! — рявкнул первый голос, так же яростно как тот снежный кот, в которого превращался Херрел. Хотя я и знал, что это не Всадники-Оборотни, но они не были и людьми.
— А почему бы и нет? Ты все еще веришь, подобно людишкам, что называя имя, ты даешь кому-то власть над обладателем имени? Ха, Галкур, вот уж не думал, что ты настолько ослаб за все эти годы!
— Время нисколько не изменило меня! — вновь промелькнула волна ярости. — Я такой же, каким был и прежде, и таким же останусь навсегда!
— Вот это-то меня и интересует, Галкур, — казалось, второй голос просто упивается, раз за разом повторяя это имя. — Кто ты есть и кем ты станешь, несмотря на всю твою спесь. И кем ты был той ночью, когда то человеческое существо, самка, обладавшая весьма посредственными магическими способностями, вызывала тебя? Как прекрасно был задуман тот план, по крайней мере ей так казалось. Ты должен был точно так же влиться в ее лорда, как вода наполняет чашу. И после стать отцом его сына, которого он так страстно желал, пока она видела в этом смысл и пока это соответствовало ее целям. Ты никогда не был глупцом, Галкур. Разве мог ты предвидеть, что заклятье, наложенное таким чародеем, окажется неспособным сохранить даже частицу Могущества, все равно какого — Темного или Светлого? Так ли сильна в тебе прежняя потребность в материальной жизни? И, будучи в таком плохоньком состоянии, ты все еще продолжаешь утверждать, что ты такой же, каким был раньше?
В этом вопросе ощущалась нотка жалости — и она немилосердно жалила. А, может быть, это была и не жалость, подумал я, а ее отголосок, смешанный с презрением.