Легко сказать — замаскировать объект. Это не танк и не грузовая машина. Монтажно-испытательный корпус (МИК), например, имел высоту более 30 метров, а длину в пять раз большую. МИКи раскрашивали под жилые здания. Стоит себе «небольшой домик», а вокруг тайга. Особенно тяжело пришлось с маскировкой железнодорожных путей и бетонных дорог. Григорьев часто возмущался, протестовал, но указания сверху поступали регулярно. Железнодорожные пути маскировали ящиками с высаженными в них кустами. На крышах объектов тоже располагали такие насаждения. Когда стало понятно, как много сил и времени забирает подобная маскировка, создали штатную маскировочную роту численностью около 80 человек. Именно личный состав этой роты постоянно таскал тяжеленные ящики на железнодорожное полотно и снимал их перед учениями или комплексными занятиями.
Сложнее было с маскировкой нескольких десятков километров бетонных дорог. К решению этой задачи пришлось привлекать уже тысячи военнослужащих. Какой-то умник в Москве (конкретнее, в 4-м НИИ МО) додумался до «простого решения» — бетонные дороги выложить дерном. Соответствующее указание за подписью заместителя начальника Главного штаба РВСН А, С. Буцкого пришло и в Плесецк. Михаил Григорьевич опять «побушевал», но задачу выполнять было все же необходимо. На станции выпросили дополнительные железнодорожные платформы и ежедневно до полутора тысяч военнослужащих выходили на заготовку дерна, который срезали лопатами, грузили на платформы, подвозили к определенному участку и укладывали на полотно дороги. Наконец титаническая работа была завершена. Григорьев вместе с начальником инженерной службы соединения сел в самолет (уже была своя эскадрилья с тремя старенькими Ли-2) и осмотрел с воздуха результаты этой работы. Ровные, хорошо очерченные дороги из дерна просматривались как на ладони. Григорьев опять возмутился: «Только дурак может поверить в то, что дерн «самостоятельно расположился» в столь четкой геометрии!» Осенью пошли дожди. Тяжелые тягачи и заправщики намертво садились в раскисшем дерне, буксовали на бетонках. Срывались занятия, а о том, чтобы уложиться в нормативы, пришлось забыть. Григорьев вызвал начальника инженерной службы и приказал в кратчайшие сроки очистить дороги бульдозерами, что и было незамедлительно сделано.
На этом, конечно, эпопея с маскировкой не завершилась. Бетонные площадки и дороги позже раскрашивали масляными красками в разные цвета. Процесс был простым — ехала машина с бочками, в определенных местах на бетонку выливалось энное количество краски того или иного цвета, а идущие за машиной солдаты швабрами размазывали краску по бетонке. То есть из бетонной дороги делали большое камуфляжное полотно. Маскировочные сети, которыми надо было закрыть почти все объекты старта, тоже отнимали много сил. Но такое было время.
С учетом того, что на вооружение Советской Армии поступило стратегическое ракетно-ядерное оружие, на базе соединения в 1961–1962 годах был проведен ряд учений. На учения приезжали представители Министерства обороны, Генерального штаба. Приезжали уже с готовыми рекомендациями, которые рождались вдали от ракетных комплексов, в московских кабинетах. На одном из разборов учений генерал-майор М. Г. Григорьев сказал: «Здесь сидят семь генералов из Генерального штаба Вооруженных Сил. Я прошу вас передать вашим начальникам, что в вопросах ракетно-ядерного оружия, основах его боевого применения вы значительно отстали от нас. У нас есть уже кое-какие мысли и наработки. Поэтому принятие каких-либо скоропалительных решений сверху нежелательно. Приезжайте, но без готовых, к тому же ничем не обоснованных требований и рекомендаций, будем вместе учиться, искать ответы на все вопросы ракетно-ядерного оснащения Вооруженных Сил». В этом весь М. Г. Григорьев — честный, прямой, не идущий против совести ни в одном принципиальном вопросе.
При строительстве и формировании соединения проявились лучшие качества М. Г. Григорьева как командира и человека.
Когда из-за необычайно сложных условий жизни и быта среди офицеров частей начало зреть недовольство, Михаил Григорьевич использовал все свои командирские, ораторские, педагогические способности, выступал в каждой части, убеждал, просил, требовал.
Бывший начальник штаба одной из частей полковник Малеванный вспоминал: «Зимой, при 25-градусном морозе в летней лагерной палатке были собраны офицеры части. Клапаны шапок опущены, воротники подняты, на руках рукавицы. В палатку входит М. Г. Григорьев и командир части полковник Н. И. Тарасов. Оба без шинелей и головных уборов, в парадной форме со всеми боевыми наградами, подтянутые, хорошо выбритые, сильные духом. Михаил Григорьевич произносит короткую пламенную речь. Она настолько эмоциональна, патриотична и аргументированна, что уже через пять минут офицеры принимают достойный внешний вид, а в конце собрания — решение заклеймить позором нытиков и немедленно включиться в выполнение поставленных перед частью задач».
Вначале я хотел привести этот случай как командирский прием, пример высокого педагогического мастерства. Но убедился в том, что это была прежде всего жизненная позиция М. Г. Григорьева — в любых случаях служить для подчиненных примером и образцом.
В книге В. Букрина и Н. Прокопенко «Космодром Плесецк» встретился с аналогичной ситуацией. Случилось ЧП. В результате несогласованных действий двух расчетов при сливе компонентов топлива был смят бак горючего центрального блока учебной ракеты. С большими трудностями поврежденный блок сдали на завод-изготовитель для устранения поломки. Авторы, ссылаясь на воспоминания ветеранов, далее пишут: «Подобные случаи ни тогда, ни после не оставались без соответствующего анализа и разборки. Разбор первого случая проводили, естественно, и первые лица. В часть прибыл командир соединения (М. Г. Григорьев. — Авт.) и приказал собрать весь офицерский состав в только что построенном здании клуба. Мороз, едкий запах высыхающей краски, удручающее настроение — «загубили ракету» — все это мрачной тучей висело в зале. Из уст говорящих шепотом офицеров валил устойчивый парок, когда в зале появилась группа людей в сопровождении командира. У присутствующих добавилось мурашек на спине — вошедшие, в отличие от них, были без шинелей, шапок и перчаток. Это было не пижонством, а величайшей требовательностью к себе, что на время еще более увеличило дистанцию между руководством и залом. Но зажигательная речь первого командира «Ангары», судя по тому, что народ начал потихоньку раздеваться, согрела и тронула всех. Говорил он о пока существующих объективных трудностях и недостатках. Как следует пропесочил виновников нарушения технологической дисциплины, привел несколько положительных примеров. Короче, вместо ожидаемого разноса, офицеры почувствовали себя людьми, о которых помнят и заботятся».
Еще случай. Ракетные части укомплектовывались офицерским составом практически из всех видов Вооруженных Сил. Учитывая значимость объекта, сюда, в Плесецк, прибыла большая часть выпускников Ростовского высшего инженерного училища, которое к тому времени уже полным ходом готовило специалистов-ракетчиков. Но прибывали и офицеры из авиационных, артиллерийских частей, которые до этого и не слыхивали о новом оружии. Особенно тяжело адаптировались в ракетных войсках, и в частности в Плесецке, моряки, которых в пополнении была значительная часть. Представить себе это можно легко. Человек поступал в училище с мечтой о море, о дальних походах, а по окончании получал назначение в тайгу, где, кроме болота и комаров да начавшегося строительства стартов, ничего не было. Жили в казармах. Бунтовали. Категорически отказывались менять форму одежды. Рассказывают, что один из офицеров-моряков утро начинал с подъема в казарме военно-морского флага. Каждый день на стол командира ложились рапорта от выпускников высших военно-морских училищ с просьбами или вернуть их на флот, или уволить.
В конце концов группа моряков, воодушевившись после изрядной доли спиртного, набедокурила. Подгулявшие офицеры попытались попасть в клуб на демонстрацию кинофильма и то ли взломали, то ли пытались взломать дверь в клуб от обиды, что их не допускали к «важнейшему из искусств».
На следующий день их вызвали к командиру. Зная крутой нрав М. Г. Григорьева, провинившиеся с напускной бодростью рассуждали по дороге о том, что их ожидает. Все складывалось даже к лучшему — может, уволят.