Не имея непосредственного инженерного, а тем более строительного образования, М. Г. Григорьев тем не менее считался знатоком в вопросах техники и вооружения, хорошо разбирался в вопросах технологии и экономики капитального строительства. Не случайно «едких» вопросов Григорьева побаивались и мы — инженеры и военные строители».
Вне службы, на отдыхе, Михаил Григорьевич не уединялся. Был очень подвижен, любил шутку, острое слово, песню. Умел поддержать компанию, но в выборе компании был очень избирателен.
Еще один эпизод. Во время одной из командировок М. Г. Григорьева в войска поступила серьезная шифровка. В очередной раз объявлялось о начале беспощадной борьбы с пьянством, о том, что офицеры Главкомата во время поездок в войска увлекаются походами в бани, сауны и т. п. Поэтому впредь — никаких бань! Шифровка была подписана Главнокомандующим РВСН В. Ф. Толубко и генерал-полковником П. А. Горчаковым. Принесли шифровку Григорьеву. Он внимательно прочитал ее, посмотрел на подписи, а потом произнес: «О, и Петр Андреевич подписал. Сейчас я ему позвоню». А надо сказать, что член военного совета РВСН, Герой Советского Союза генерал-полковник П. А. Горчаков был большим мастером по части бань и выпивки, что, конечно, ни в коей мере не принижает всего того положительного, что он сделал на своем посту. Дальше состоялся разговор по телефону: «Петр Андреевич, прочитал я документ — очень серьезно! Но все дело в том, что мы с группой офицеров в командировке уже десять суток. И еще неделю будем здесь находиться. Может, прикажете нам в солдатскую баню идти? Ведь завшивеем без бани». Горчаков миролюбиво ответил: «Тебя, Миша, эта шифровка не касается!» На что Григорьев не без сарказма ответил: «Это что же подумают обо мне офицеры, с которыми я месяцами нахожусь в войсках, если я позволю себе сходить в баню, а им категорически запрещу подобное. В общем, Петр Андреевич, докладываю тебе как начальнику политического управления — сегодня у нас с офицерами банный день!»
Григорьев был широко образованным человеком — много и системно читал, был интересным и содержательным собеседником. В домашнем архиве Григорьевых сохранилась всего лишь одна тетрадь с его записями. Это не удивительно — он имел дело с совершенно секретной техникой и документами и свободных записей не вел. В этой же тетради он делал пометки, касающиеся вопросов воинской дисциплины. Что характерно? Свои размышления он подкрепляет высказываниями видных полководцев, военных теоретиков и, что особенно впечатляет, выдержками из произведений классиков русской литературы — Л. Н. Толстого, А. И. Куприна, Ф. И. Достоевского и многих других. И хотя в доме была очень хорошая библиотека, все же задумываешься — когда он только находил время для чтения?
Круг интересов у Михаила Григорьевича был обширен. Примечательно то, что он находился со многими представителями творческой интеллигенции Москвы в довольно-таки дружеских отношениях. Среди тех, с кем он часто общался, — Олег Ефремов, многие актеры Центрального театра Советской Армии.
Перебирая друзей Михаила Григорьевича, мы можем найти немало незаурядных личностей. Одним из них был Павел Гордеевич Новиков. С ним Григорьев познакомился, когда отдыхал в санатории «Фрунзенское». Новиков в то время был егерем в местном охотхозяйстве, где о нем ходили легенды. Он в одиночку «вязал» по пять вооруженных до зубов браконьеров, был человеком бесстрашным и мужественным. Такие люди глубоко импонировали Григорьеву. Сам же егерь дружбой с Михаилом Григорьевичем очень дорожил. В последующем, став директором Никитского ботанического сада, Павел Гордеевич развел плантации роз и наладил промышленное производство розового масла. Позже неугомонный Новиков переехал в поселок Гвардейское, где в степи создал рукотворное озеро и занялся рыбоводством, а также выведением новых сортов черешни. Для этой цели в местной администрации он добился устройства отводного рукава от канала Днепр — Крым. В один из приездов Михаила Григорьевича в гости к Новикову тот выставил на стол около ста тарелок с черешней. Ни один сорт по вкусу не походил на другой. Григорьеву нравились такие неугомонные люди, желающие сделать жизнь лучше и красивее.
Михаил Григорьевич очень внимательно следил за теми произведениями искусства, в которых отражалась жизнь и работа ракетчиков. Он был главным консультантом фильма «Укрощение огня», встречался с создателями фильма, актерами, занятыми на съемках. Посмеивался над некоторыми несообразностями. Известно ведь, что запуск первых спутников Земли, межпланетных автоматических станций, первых космонавтов осуществляли боевые расчеты ракетных испытательных частей. Но в фильме ракеты запускают чисто гражданские специалисты в аккуратной спецодежде, вылощенные. Было немало и других огрехов. В ответ на замечания Михаилу Григорьевичу объясняли, что такой сценарий одобрен «на самом верху» и невозможно уже что-либо изменить.
В своей книге «Ракеты и люди» Б. Е. Черток, который тоже был консультантом фильма, так сказать, от ученых кругов, приводит интересный эпизод. На одном из заседаний консультантов Борис Евсеевич высказал мысль о том, что было бы неплохо, чтобы в фильме прошла тема репрессий. Известно же, что Сергею Павловичу Королеву пришлось побывать и на Колыме, и поработать в так называемых «шарашках», организованных по инициативе Л. П. Берии. М. Г. Григорьев возразил: «Борис Евсеевич, я вас очень уважаю как специалиста, но удивляюсь вашей наивности в политике. Ну кто в наше время это потерпит?! Я не пожалею средств, чтобы показать настоящие пуски. Мы выдумываем бункеры и строим декорации пультовых, о которых пока только мечтаем — это все пройдет. А вот воспоминания о репрессиях не имеют ничего общего с задачами фильма…»
Генерал-лейтенант В. М. Сизов, в то время заместитель командира ракетной дивизии, рассказывал мне, что в один из приездов в Кострому Григорьев попросил его в выходной день организовать поездку по историческим местам города. Во время этой поездки Михаил Григорьевич поделился с ним своей заветной мечтой — объездить во время отпусков все города Золотого кольца России, причем сделать это не наспех, а обстоятельно, не пропустив ни одной достопримечательности. Конечно же эта мечта осталась нереализованной — слишком напряженной и загруженной была жизнь у Григорьева. Но мечта-то стоящая!
Все офицеры, которым довелось побывать с ним в командировках, отмечают, что не было практически ни одного выезда в войска, когда офицеры, сопровождавшие Григорьева, не посетили бы какой-либо интересный музей или спектакль в местном театре. При этом Михаил Григорьевич неустанно подчеркивал, что без соответствующего культурного роста не может быть и высокоэрудированного, знающего офицера. Казалось бы, ну какая связь между ракетной техникой и спектаклем в театре? Не знаю, может быть, Михаил Григорьевич нашел эту связь интуитивно, а может, был знаком с тогдашними исследованиями американских психологов и социологов. В те годы в США часто практиковались семинары с управленцами крупного ранга. И изучали они на этих семинарах вещи, совершенно не связанные с управленческой деятельностью — читали и разбирали классические произведения мировой литературы, посещали художественные выставки и музеи, премьеры кинофильмов с последующим их обсуждением. Что характерно, после таких двух или трехнедельных семинаров эффективность работы управленца возрастала почти вдвое, и такой подзарядки ему хватало почти на год.
Есть у творческих личностей состояние, которое не всем присуще — это состояние некой комфортности. Возникает оно, когда человек находится в кругу единомышленников, близких ему по духу, равных по знаниям. Это состояние нельзя сравнить ни с чем. Так вот, Михаил Григорьевич, в силу своей талантливости, глубоких знаний, на мой взгляд, очень часто его испытывал. Он ни перед кем не тушевался. Многочисленные совещания с учеными самых разных рангов, на которых ему приходилось не только присутствовать, но и выступать непосредственным организатором, как правило, начинались с того, что он осматривал внимательно аудиторию, а затем следовало добродушное: «Ну что, академики, чем порадуете сегодня?» И так как в зале действительно, как правило, присутствовали несколько академиков, создавалась какая-то особенная атмосфера и чувство того самого комфорта, когда всем сразу становилось интересно участвовать в обсуждении той или иной проблемы.