Шубин. Будет! Как договорились…
Печников. Я это уже слышу третий месяц. Дичь какая-то! Я – хормейстер ЖЭКа! Сказать об этом Свешникову – он перестанет со мной здороваться…
Шубин. Петр Евгеньевич, разве дело в плите?.. А то что люди в свободное от работы время тянутся к музыке, это не в счет?
Печников. Я не возражаю… Но возьмите какого-нибудь мальчишку, студента…
Шубин. Студента разве за плиту возьмешь? Печников (обиженно). Пользуетесь тем, что я живу в этом доме и от вас завишу..
Появляются хористы и аккомпаниатор.
Шубин. Петр Евгеньевич, не надо об этом при народе. Они – святые люди…
Печников (встав перед хором). Друзья мои! Давайте сейчас пройдем все без остановок… Чтобы иметь общее впечатление. Кира Платоновна!..
Хор.
Пум-ба-па. Пум-ба-па. Пум-ба-па.
Одинок я сижу во садочке.
Только тучки плывут в вышине.
Лишь не слышу ее голосочка.
Прилетай же, родная, ко мне.
Пой, ласточка, пой!
Пой не умолкай!..
С шумом распахивается дверь, появляется разгневанный Муж Четвертой хористки, в пижаме и шлепанцах, решительно подходит к хору, берет жену за руку.
Муж. Мария! Живо домой!
Шубин. В чем дело?
Муж. Я не с вами разговариваю. (Жене.) Ты слышала?!
Четвертая хористка. Мишенька, не скандаль, совсем немножко осталось.
Муж. Я этим «немножко» сыт по горло! Посуда не мыта, я болен, сын болтается неизвестно где, а мать музицирует!
Шубин. Товарищ, не срывайте нам мероприятие!
Муж. Чихал я на ваше мероприятие!.. Выслуживаетесь? Грамоту зарабатываете, да?! Каждую субботу загоняете людей в подвал, морите их здесь… Я доберусь до вашего начальства! Кто разрешил такое самоуправство?!
Шубин. Чем понапрасну кричать, лучше б помогли жене да встали в хор. Голос-то вон какой зычный!
Муж. (жене). Мария, домой!
Хористка. Извините… (Уходит вместе с мужем.) Шубин. Из какой он квартиры?
Один из хористов. Из двенадцатой…
Шубин (записывая в блокноте). Он у меня померзнет… Печников (всем). Товарищи, не будем отвлекаться…
Ничего страшного… Может, и хорошо, что ее нет… Давайте все без остановок…
Шубин. С «одинок я сижу во садочке»? Печников. Ни в коем случае! Я уже это слышать не могу. Со второго куплета…
Хор. Пум-ба-па. Пум-ба-па…
Печников. Стоп! Откуда посторонний звук? (Четвертому хористу.) Что вы там крутите?
Четвертый хорист. Мясорубку заклинило. Жена просила починить… Вот взял с собой…
Печников. Убрать!.. Со второго куплета без остановок – и-и!..
Хор.
Пум-ба-па. Пум-ба-па. Пум-ба-па.
Ветерок нежно травку колышет.
Пчелка мед собирает с цветов.
Лишь ее голосочка не слышу.
И за ней полететь сам готов.
Пой, ласточка, пой! Пой, не умолкай!..
Распахивается дверь, врывается Муж хористки.
Муж (кричит). Шантажист! (Всем.)Товарищи! Вас одурачили! Я сейчас дозвонился в райисполком, и мне официально сказали, что никакой хор никому не нужен!!!
Пауза.
Четвертый хорист. Это точно?
Муж. Абсолютно!
Печников (Мужу). Какое право вы имеете срывать репетицию?
Муж. Репетиции? А для чего они?! Я звоню в райисполком, рассказываю про это безобразие, а мне говорят, что никакого смотра нет и не будет!.. Что хоры при ЖЭКах никем не запланированы и не предусмотрены! И что насильственное пение противоречит советской демократии!! Понял, Шубин?!
Четвертый хорист (спокойно завинчивает мясорубку, выходит из строя, с угрозой говорит Шубину). Шубин, чтоб в понедельник был маляр! (Уходит, хлопнув дверью.)
Первый хорист. Николай Степанович, объясните – в чем дело?!
Шубин. А чего объяснять…
Третий хорист. Как это «чего»?! Зачем вы нас сгоняете, если это не мероприятие?!
Печников (хору). Сгоняете?!
Третий хорист. А кто ж сюда добровольно пойдет?!
Печников. Николай Степанович, выходит, вы и меня обманывали? Никакой тяги к музыке у товарищей нет?
Вторая хористка. Какая тяга? Он нас держит на крючке!
Третья хористка. Это называется – использование служебного положения в корыстных целях!
Первый хорист. Если бы… Это хоть можно понять! А то – смотра нет, грамота нам не светит, начальство даже не в курсе… Тогда зачем поем?
Шубин. Слушаю я вас, товарищи жильцы, и так мне скучно жить становится. Грамота… Начальство… Для чего поем? Поем и поем! Просто так! Для внутренней красоты!.. (Печникову.) Вы же сами, Петр Евгеньевич, говорили, чего Бах говорил.