Сидоров. Ну а как же? Такое дело!.. Особенно «Ласточка»… Мы ее всегда с братьями пели… Нас три брата! Бас, тенор, а я им, стало быть, на гармошке аккомпанировал!
Шубин. Так где братья? Давай их в наш хор!
Сидоров. Братьев нет. Они еще в войну погибли. Я тоже закрутился, гармошку забросил – сам понимаешь, дела… А тут прихожу к матери, а из-под полу – «Ласточка»! Ну мы с ней растрогались… И вдруг соседка заходит – хор, мол, распустили!
Шубин. Это мы еще посмотрим! Никто никого не распустил… Каникулы просто! Ты сам-то поешь?
Сидоров. Какой там пою… Так, если подголоском…
Шубин. Кира Платоновна!..
Кира Платоновна заиграла.
(Запел.) «Одинок я сижу во садочке!..»
Сидоров (подпевая). Только тучки плывут в вышине!
Шубин и Сидоров (хором).
Шубин и Сидоров поют «Ласточку», громко и если не совсем правильно, то проникновенно, получая от этого огромное удовольствие. В дверях появляется Печников.
Печников. Стоп!! Это невозможно слушать даже с пятого этажа! Что вы орете, как мартовские коты?! Я же просил: не форсировать!.. Все забыли! Все! Давайте с первого куплета!.. И пиано… Кира Платоновна!
Печников взмахнул руками, Кира Платоновна заиграла, Шубин и Сидоров запели. Один за другим стали появляться все хористы, присматриваясь и включаясь в общее пение.
Хор.
Занавес
1973
О бедном гусаре замолвите слово
Киноповесть, написанная совместно с Эльдаром Рязановым
«Это произошло лет сто, а может, и двести назад, так что очевидцев, скорее всего, не осталось… Поэтому никто не сможет упрекнуть нас в недостоверности», – эти слова принадлежали режиссеру, который на ходу давал интервью.
На съемочной площадке, как говорится, «смешались в кучу кони, люди»: шла подготовка к съемкам костюмного фильма. Гример наклеивал актеру лихие гусарские усы. Костюмеры наряжали массовку в одежду горожан давно ушедшего времени. Консультант показывал, как гусары поили из кивера коней. На площадке, окруженный лошадьми, осветительными приборами, тонвагенами и лихтвагенами, стоял вертолет. К нему, заканчивая интервью, направлялся режиссер.
«История, которую мы хотим показать, не опирается на подлинные исторические факты. Она настолько недостоверна, что в нее нельзя не поверить».
Взревели винты. Вздыбились лошади. Гусары схватились за кивера, не давая порывам ветра унести их. Вертолет взмыл в воздух… Остались позади залитые солнцем белые кварталы новостроек. Вертолет пролетал над великолепными пейзажами: реки, перелески, озера, поля. Полилась ностальгическая русская мелодия. Она как бы уводила нас из сегодняшних дней в давно минувшие. И вот перед нашим взором возникли снятые с высоты птичьего полета старинные дворцы, парки и замки. Кусково и Петродворец, Архангельское и Павловск, Марфино и Царское Село.
Продолжает звучать голос за кадром:
«Эта история приключилась в то замечательное время, когда мужчины владели шпагой лучше, чем грамотой, и шли бесстрашно не только в бой, но и под венец; когда женщины умели ценить бескорыстную любовь и вознаграждали ее приданым; когда наряды были такими красивыми, а фигуры – такими стройными, что первое было не стыдно надевать на второе.
Это было время, когда царь обожал свой народ, а народ платил ему тем же и еще многим другим.
Это было время, когда лучшие умы России мыслили, но молчали, поскольку им затыкали рты, а худшие говорили, хотя, между прочим, могли бы и помолчать…
Впрочем, может быть, все было и не совсем так. Если вдуматься, эта история – сказка, слегка приукрашенная правдой, если не вдумываться – тем более…»
По проселочной дороге ехала снятая с вертолета черная карета, запряженная четверкой. Ее сопровождали два конных жандарма.
Голос за кадром:
«Извините, что мы начинаем нашу комедию с эпизода, несколько непривычного для веселого жанра. Дело в том, что узника, которого везут в этой карете, решили отправить на тот свет».