В комнате музицировали двое: жандарм играл на скрипке, за роялем сидел человек в штатской одежде.
– Концерт окончен!
– Слушаюсь! – гикнул жандарм. Он убрал скрипку в футляр и, обратившись к аккомпаниатору, скомандовал: – Встать! Руки назад! Шагом марш!
Пианист выполнил приказ и, позвякивая кандалами, тихо пошел впереди жандарма…
тихо напевал Плетнев старинный романс.
В зале офицерского клуба гусары коротали время. За ломберным столом играли в бридж, стучали бильярдные шары, дым от трубок плавал по комнате.
Около Плетнева за большим круглым столом сидели несколько гусаров с мрачными лицами. Несмотря на то, что стол явно предназначался для трапезы, на нем не было ни тарелок, ни рюмок, ни бутылок, ни кушаний.
В залу вошел полковник Покровский, поздоровался с подчиненными, приблизился к столу:
– По какому поводу пирушка намечается? Офицеры переглянулись.
– День рождения у Лыткина! – сказал наконец Симпомпончик.
– Поздравляю! – Полковник сердечно протянул руку.
– Благодарю, господин полковник! – Прапорщик встал, ответил на рукопожатие. – Только он у меня завтра…
– Чего ж сегодня собрались?
– Завтра не до того будет! – подавленно ответил прапорщик. – Завтра не день рождения – день смерти. Спасибо вам за подарок, господин полковник!
– Завтра поминки справлять, – вставил один из гусаров. – Утром шлепнем – вечером выпьем… Весело живем!
– Интересные учения придумали, – съехидничал третий гусар. – Стрельба по живой мишени…
– Так, понятно! – посерьезнел полковник. – Вы свои подковырки бросьте. Шутки для девочек поберегите, а то так подковырну… А ну, слушай команду: отдыхать, веселиться, дурь из головы выбросить! Плетнев, ну- ка, пошли, я тебя на бильярде обставлю.
Плетнев послушно отложил гитару.
– Даю десять очков форы! – сказал Покровский, намеливая кий.
– И без форы обойдусь! – Плетнев был настроен недружелюбно. – Почем играем?
– По три рубля! Разбивай…
Плетнев разбил пирамиду.
– Да… Чтоб не забыть, – как бы мимоходом сказал Покровский, целясь в шар. – Завтра на рассвете поедешь в тюрьму… Три очка в угол. Будешь конвоировать преступника к месту казни…
– Это еще почему? – взвился Плетнев.
– Играй! – прервал полковник. – Видишь, десятка на удар выкатилась…
– Я в охранники не нанимался! Хватит с меня и остального.
– Во-первых, не ори! Бей!
– Десять очков в середину! – пробурчал Плетнев. – Увольте, Иван Антонович…
– Этот якобинец, как я слышал, – понизил голос полковник, – очень опасный элемент… Играю дуплет в середину! Может инцидент случиться – вдруг налетят его сподвижники и отобьют. Потому и посылаю тебя на подмогу. Понял?
– Чего тут не понимать?
– И если ты его упустишь…
– Это я-то? – возмутился Плетнев.
– Не перебивай… Я говорю: если упустишь – понимаешь, что тебе будет?
– Да что вы заладили: «упустишь, упустишь»!
– Ну, представь, что случилась такая невероятная штуковина – отбили его. Вникаешь?!
– Вникаю, – сказал Плетнев и тут же радостно воскликнул: – Пятнадцатого в угол!
– Плевать мне на пятнадцатого! – вскипел полковник. – Слушай, что я тебе вдалбливаю! Если во время схватки бунтовщик убежит, придется тебя наказать!
– Само собой, – согласился сбитый с толку Плетнев. – Только зачем вы мне это разъясняете? Сам понимаю, что мне тогда будет!
– Чего тебе будет-то, дурень? Ну, гауптвахты неделька. Ну, эполет поручика еще с годик не носить. Зато своим проступком… некрасивым проступком, прямо скажу, пятно с полка снимешь. Товарищей своих от позора спасешь. Понимаешь, какой парадокс образуется? Ты вроде бы виноват, но молодец! С тебя что за спрос? Убежал бунтовщик – и убежал… Ты-то дрался как лев!
– А-а, – начал наконец мучительно соображать Плетнев. – A-а, в смысле… Стало быть…
– Я все думал, кому это рискованное дело можно поручить. Тебе доверяю!
– Так вы бы, Иван Антонович, так сразу и приказали!
– Я ничего не приказываю, – оборвал полковник. – Это дело совести. Можешь и не ходить.
– Как «не ходить»? – покачал головой Плетнев. – Вы мне доверились, а я в кусты? Не сомневайтесь. Не подведу! Как налетят эти вольтерьянцы, басурманы, французы поганые – так стоять насмерть буду… Пока тот не убежит!