Ребенок был очень подвижен, очень резв. Какой бы ни был за ним надзор, нельзя было заранее рассчитать и предусмотреть каждый его шаг. Но то, что без всяких последствий проходило каждому здоровому ребенку, ежеминутно могло убить его. Малейшая неосторожность, ничтожный ушиб, незначительная травма – и он может погибнуть; он – столь долгожданный, так ей необходимый, единственный!..
Во что превратилась жизнь Императрицы после рождения сына?»
О природе распутинского дара потом много спорили и продолжают спорить по сей день.
Учитель французского языка царских детей швейцарец Петр Жильяр, на которого ссылается следователь Н. Соколов, рассказывал:
«Относительно роли Распутина в жизни Царской Семьи я могу показать следующее. Распутин появился у Них, должно быть, в 1906 году. Мои многолетние наблюдения и попытка объяснить причину его значения у Них довели меня до полного убеждения, которое мне кажется истиной или очень близким к истине, что его присутствие во дворце тесно связано с болезнью Алексея Николаевича. Узнав Его болезнь, я понял тогда силу этого человека. Когда Мать поняла, что Ее единственный, Ее любимый сын страдает такой страшной болезнью (гемофилия), которую передала Ему Она, от которой умерли Ее дядя, Ее брат и Ее два племянника, зная, что не будет Ему помощи от человека, от науки, Она обратилась к Богу…
Мне кажется, что религия Ее не дала Ей того, что Она искала; кризисы с Ним продолжались, грозя Ему смертью. Чуда, которого Она так ждала, все еще не было. Тогда-то, когда Ее познакомили с Распутиным, Она была убеждена им, что, если Она обратится к нему во время болезни Алексея Николаевича, он будет «сам» молиться и Бог услышит его молитву. Она должна верить в его молитву, и пока он, Распутин, будет жив, будет жив и сын.
Алексею Николаевичу после этого как будто стало лучше. Называйте это как хотите – совпадением, но факты обращения к Распутину и случаи облегчения болезни у Алексея Николаевича совпадали. Она поверила. Ей и не оставалось ничего более. В этом она нашла самой Себе успокоение. Она была убеждена, что Распутин является посредником между Нею и Богом, потому что молитва Ее одной не дала Ей облегчения. Они смотрели на Распутина как на полусвятого. Я могу отметить такой факт. Я с Ними жил 4 года. Они меня любили. И никогда, ни одного раза Они не сказали со мной ни одного слова про Распутина. Я ясно понимал: Они боялись, <что> я, как кальвинист, не пойму Их отношения к Распутину».
Это трудно понять не только кальвинистам. В современной православной публицистике Распутина иногда называют банальным экстрасенсом. Православные иерархи начала века, Распутина лично знавшие, смотрели на это иначе. «Он не был никаким гипнотизером или шарлатаном, а просто своей силой действовал на людей. Нельзя же забывать, что ученый монах и богослов о. Феофан чтил его как святого и всегда (в начале) был в радости от общения с ним. Чему же удивляться, если и в царском доме, и у великих князей увлекались им? А царица была несомненно религиозной женщиной. И вдруг такой наставник и утешитель! Да еще в трудную эпоху: после неудачной войны с Японией, во время первой революции, а потом и во время войны с немцами», – писал митрополит Вениамин.
И поразительно, что этому же человеку, Вениамину, принадлежит одно воспоминание, с Распутиным никак не связанное, но имеющее прямое отношение к нашему сюжету: «Мать учителя была из „дворовых“, как и мы, служила птичницей у Господ. Эта добрая и полная старица известна была способностью „заговаривать кровь“, то есть какими-то внушениями останавливать кровотечение без всяких повязок».
Окажись у постели больного наследника не сибирский странник, а эта женщина… Но случилось иначе.
«Крестьянин в голубой рубашке и высоких сапогах с пристальным взглядом, к тому же не из местных жителей, обратил на себя внимание подчиненных мне людей, – вспоминал начальник царской охраны генерал А. И. Спиридович. – За ним поприсмотрели. После церкви он отправлялся обычно в один из великокняжеских дворцов: или на Знаменку или на Сергиевскую. Навели справки, выяснили личность и так как ничего подозрительного, с точки зрения физической охраны, не оказалось, то „голубую рубашку“ оставили в покое».
Однако не на всех во дворце Распутин произвел такое же благоприятное впечатление. Великая княгиня Ольга Александровна была очень недовольна неграмотным мужиком, который при первой же встрече с ней спросил: счастлива ли она, любит ли своего мужа, почему у них нет детей? Эти назойливые вопросы были в высшей степени бесцеремонны и одновременно с этим били в цель: Ольга Александровна была замужем лишь номинально, так как ее муж оказался содомитом. Но помимо повышенной проницательности странника раздражали его манеры.
«Если уж на то пошло, – заметила Великая княгиня, – то я находила его довольно примитивным. Голос у него был низкий и грубый, разговаривать с ним было почти невозможно. В первый же вечер я заметила, что он перескакивает с одного предмета на другой и очень часто приводит цитаты из Священного Писания. Но это не произвело на меня ни малейшего впечатления… Я достаточно хорошо изучила крестьян и знала, что очень многие из них помнят наизусть целые главы из Библии».
Мало этого. Однажды в одном небольшом доме, где бывал Распутин, случилась шокирующая сцена:
«После того, как хозяйка вместе с Ники и Алики отлучились из гостиной на несколько минут, Распутин поднялся, обнял меня за плечи и начал гладить мне руку. Я отодвинулась от него, ничего не сказав. Я просто встала с места и присоединилась к остальным. Этим человеком я была сыта по горло. Я невзлюбила его еще больше, чем прежде. Хотите – верьте, хотите – нет, но, вернувшись в Петербург, я совершила странный поступок: пошла к мужу в его кабинет и рассказала ему обо всем, что произошло. Он выслушал меня и с серьезным лицом посоветовал мне избегать встреч с Распутиным в будущем. В первый и единственный раз я знала, что муж прав».
Существует также записанный писателем Романом Гулем мемуар флигель-адъютанта Николая II – Н. П. Саблина, который ходил на царской яхте «Штандарт» и был очень близок и к Царю и к Царице:
«Впервые я услышал имя Распутина в 1907 году в Финляндии. И услышал от государыни. Заговорила она о Распутине наедине со мной, сказав, что хотела бы узнать о нем мое мнение. Она попросила меня с ним встретиться. До этого я слышал, что какой-то простой человек бывает в царской семье. Но не придавал этому никакого значения. Я, разумеется, согласился с желаньем государыни, совершенно не представляя себе, кого я встречу. Государыня предупредила меня, чтоб я не искал в этом человеке „чего-то особенного“. „Это очень набожный, прозорливый, настоящий русский мужичок, – сказала она, – он знает наизусть церковные службы. Конечно, это человек не вашего круга, но с ним вам будет интересно встретиться“. И государыня дала мне его адрес.
Дня через два я поехал на какую-то улицу (не помню сейчас точно), где-то около Знаменской. В простом доме, как мне кажется, Лахтиных, я разыскал Распутина. По тому, как он меня встретил, я понял, что о моем приезде он уже знал. Встретил он меня очень доброжелательно. И сразу заговорил со мной о религии, о Боге. Я отвечал довольно сдержанно. Распутин начал восторженно говорить о царской семье.
Потом он перешел к обычным темам. В частности, спросил, пью ли я? Одет Распутин был в длинную русскую рубаху, штаны заправлены в высокие сапоги, поверх рубахи – какой-то полукафтан, полузипун. Производила неприятное впечатление неопрятная, неровно остриженная борода. Был он шатен, с большими светлыми, очень глубоко сидящими в орбитах глазами. Глаза были чем-то не совсем обыкновенные. В них «что-то» было. Распутин был худой, небольшого роста, узкий, можно даже сказать, тщедушный. Когда я уходил, он попросил у меня пять рублей. «Дай, голубчик, мне пятерку, а то совсем я издержался». Я этому удивился, но дал. Произвел он на меня впечатление скорее неприятное.
Так как это было желанием государыни, я встречался с Распутиным не раз на его квартире. Государыня хотела, чтобы я ближе его узнал и чтоб получил от него благословение. После нескольких встреч с Распутиным я все-таки сказал государыне о своем не очень благоприятном впечатлении о Распутине. Она ответила: «Вы его не можете понять, потому что вы далеки от таких людей, но если даже ваше впечатление было бы верно, то это желание Бога, что он такой»». Спорить с ней было бессмысленно: сколько людей ни спорили, терпели поражение все. Или, как выразился протопресвитер Шавельский, «приходилось бороться не столько с Распутиным, сколько с самой Императрицей, с ее духовным укладом, с ее направлением, с ее больным сердцем, – ни победить, ни изменить которые нельзя было».