О Шавельском писал Михаил Агурский:
«Сразу после февральской революции возникло движение т. н. „церковного большевизма“, лидером которого неожиданно оказался оппортунист, глава русского военного духовенства Г. Шавельский, очень близкий к Николаю II и в прошлом даже участник Союза русского народа. Его особенно активно поддерживали А. Введенский, А. Егоров и П. Боярский.
«Церковный большевизм» требовал глубоких церковных реформ, и в частности резкого повышения роли белого духовенства и мирян.
Он распался после прихода к власти большевиков, но силы, вызвавшие его к жизни, не исчезли и дали себя знать, когда советская власть решила опереться на них. «Церковные большевики», Введенский и Боярский (Егоров умер в 1919 г.) оказываются ключевыми фигурами обновленчества».
Сам Шавельский об этом эпизоде своей биографии ничего не пишет, но многие страницы его воспоминаний были продиктованы максимализмом как в оценке Распутина, так и Царицы Александры Федоровны и очень многих видных русских иерархов и клириков, в том числе и тех, кто ныне канонизирован. В эмиграции последний протопресвитер армии и флота оказался в Софии, от церковной жизни отошел, преподавал в Софийском университете на богословском факультете и умер в Болгарии в январе 1951 года. Было ему тогда 80 лет. Просоветские власти, судя по всему, старика не тронули. Воспоминания протопресвитера опубликовало в 1954 году Издательство имени Чехова в Нью-Йорке.
Князь Николай Жевахов сразу же после революции был выведен из состава Синода, во время Гражданской войны находился сначала в Киеве, потом бежал на юг, сильно бедствовал, но помог ему владыка Питирим (Окнов), приютивший его в своем монастыре. В январе 1920 года в составе группы русских архиереев на корабле «Иртыш» Жевахов оставил Россию. Шавельский в своих мемуарах обвинял его во всех смертных грехах, начиная с воровства и кончая «делом развала нашей церкви», но трудно сказать, была ли под этими обвинениями основа. Начиная с 1922 года, Жевахов, фактически отторгнутый как либеральной, так и консервативной частью эмиграции (главным образом за репутацию «распутинца»), принялся налаживать связи с немецким националистическим движением, и его дальнейшая судьба и пронацистские симпатии безо всяких пропагандистских штампов подтвердили, что от антимасонской риторики до фашизма путь и в самом деле бывает недалеким. Умер князь в 1938 году[72], не дожив трех лет до тех, когда его новые друзья вторгались в Россию, чтобы, уничтожая все живое, освобождать нашу землю от жидо-масонской власти.
Долгую жизнь на родине прожили хорошо знавшие Распутина братья Бонч-Бруевичи: поддерживавший его Владимир Дмитриевич и выступавший против него Михаил Дмитриевич. Эта разница во взглядах на царского друга не помешала им после революции служить общему господину, хотя и каждый на своей ниве. После отставки с должности управделами Московского Кремля, по проискам Троцкого и Каменева, старший из Бойчей пытался приспособить русских сектантов к условиям социализма в колхозе «Лесные поляны», в 1930-е годы был назначен директором Литературного музея, а впоследствии перешел на работу в Музей истории религии и атеизма; младший состоял на военной службе, и, если не считать краткого эпизода, связанного с арестом по делу «Весна»[73] в 1931 году, жизнь его сложилась вполне благополучно. Михаил Дмитриевич умер в 1956 году, написав мемуары «Вся власть Советам!» и довольно большую порцию доносов на своих сослуживцев. Владимир Дмитриевич скончался на год раньше, в 1955-м.
Но, пожалуй, самым известным из долгожителей мемуаристов и непосредственных участников распутинской истории стал убийца Распутина князь Феликс Феликсович Юсупов. Он умер в 1967 году, оставив широко известные мемуары. Если верить тому, что в них содержится хоть какая-то правда, то Юсупову помогли бежать из Петрограда масоны – не иначе как отблагодарили за Распутина. Точно так же благодарили его за это убийство и красные, как писал сам Феликс, «признаюсь, в течение всей жизни моей имя Распутина не раз спасало и меня и близких». В эмигрантской жизни князя случались и взлеты, и падения, было множество скандалов и грязных историй. В 1928 году, вскоре после публикации книги «Конец Распутина», на Юсупова подала в суд дочь Распутина Матрена с требованием компенсации в двадцать пять миллионов «за нанесенный ей убийством моральный ущерб», но дело было прекращено, хотя имя князя в газетах потрепали изрядно. В 1934-м, напротив, сам Юсупов подал в суд на американскую кинокомпанию «Метро-Голдвин-Майер», выпустившую фильм «Распутин и императрица», в котором была задета честь его жены Ирины, и дело было выиграно. Так Распутин приносил деньги…
Сама же княгиня Ирина Александровна, племянница Государя, пережила мужа на три года, и ее жизнь, так же как и жизнь ее супруга, сложилась в целом благополучно (хотя приходилось ей испытывать нужду и пить морковный чай). Но есть одно неразгаданное обстоятельство в отношениях между Императрицей Александрой Федоровной и женой убийцы Распутина. За несколько часов до своей мученической смерти Государыня сделала последнюю запись в дневнике. Начиналась она так: «3/16 июля. 23-й д[ень] рождения Ирины [Юсуповой]». Почему она о ней вспоминала, что это означало – Бог весть…
И в заключение особо хотелось бы остановиться на судьбе Михаила Александровича Новоселова – одного из самых первых и известных борцов с Распутиным. Вот краткие вехи биографии человека, которого Андрей Амальрик презрительно называл ренегатом, а нынешние, называющие себя православными, сторонники Распутина просто мешают с грязью:
«Обвинен в антисоветской агитации, 11 июля 1922 г. проведен обыск на квартире. 19 марта 1923 г. дело прекращено.
Перешел на нелегальное положение. Тайно пострижен в мантию с именем Марк. В 1923 г. тайно хиротонисан во епископа Сергиев-Посадского архиеп. Феодором (Поздеевским), еп. Серафимом (Звездинским), еп. Арсением (Жадановским). В 1922—1927 гг. написал 20 «Писем к друзьям». Организатор «Кочующего» Собора ИПЦ, входил в его рабочую группу. 17 мая 1929 г. арестован. 23 мая 1929 г. приговорен по ст. 58—10 УК РСФСР к 3 годам политизолятора. Отправлен в Суздальский политизолятор. 27 октября 1930 г. привлечен к следствию по делу «Всесоюзного Центра ИПЦ». 3 сентября 1931 г. приговорен по ст. ст. 58—10, 11 УК РСФСР к 8 годам политизолятора. В 1931—1937 гг. – в Ярославской тюрьме. 7 февраля 1937 г. приговорен к 3 годам тюремного заключения. 29 июня 1937 г. вывезен в Вологодскую тюрьму. 17 января 1938 г. приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян». По другим сведениям, Новоселова расстреляли в начале войны, в 1941 году, на пересыльном пункте.
«…он боролся с „Живой Церковью“, этим новым движением, начавшимся после революции внутри церковного общества. Вождем движения был священник из интеллигентов по фамилии Введенский, который пытался „обновить“, модернизировать православие, – писала о послереволюционном периоде жизни Новоселова В. Д. Пришвина. – Михаил Александрович, почитаемый в различных кругах православных людей, рассылал доступно изложенные послания к мирянам и духовенству, которые переписывались и распространялись добровольцами в разных концах России. Но деятельность эта, конечно, ему не прошла даром: в самые свободные от репрессий годы в начале нэпа к Михаилу Александровичу явились с ордером на арест, вероятно, по проискам тех „живцов“, с которыми он боролся. Михаил Александрович ушел черным ходом, и с тех пор в течение шести лет жил в Москве, не сняв даже выдающей его бороды, жил он у разных друзей, то там, то тут, как птица, и не прекращал борьбы за чистоту возлюбленного им православия. <…>
«Сейчас такое время, – сказал мне однажды Михаил Александрович, – когда праведность человека перед Богом определяется не столько его личным поведением, грехами или добродетелью, сколько его твердостью в вере – в верности церковному сознанию, решимостью стоять в этой верности до смерти и мученичества»».
Судьба Новоселова примечательна еще одним обстоятельством. Как следует из его биографии, он был одним из организаторов «Кочующего собора» Катакомбной церкви, отказавшейся признать Декларацию митрополита Сергия[74]. На этом Соборе обсуждался и тот вопрос, который по сей день остается одним из самых острых во всей распутинской истории: вопрос о связи тобольского крестьянина с венценосной семьей. Вот выдержки из материалов Собора, посвященных этой теме:
73
Дело, начатое по инициативе украинских органов госбезопасности при активной поддержке зампреда ОГПУ Г. Г. Ягоды, когда бывших царских офицеров, перешедших на сторону Советов еще в годы Гражданской войны и служивших в Красной армии, обвинили (по сегодняшней оценке – ложно) в шпионаже и вредительстве. Среди арестованных оказались генералы А. А. Свечин, А Е. Снесарев, Н. Е. Какурин и другие – всего до 500 человек только на Украине. Многие были расстреляны. – Прим. ред.
74
Катакомбная церковь начала формироваться в 1920-х годах из православного духовенства и мирян, которые не смирились с советской властью и переходили на нелегальное положение (в «катакомбы»). Полное отмежевание от Русской православной церкви и образование ИПЦ (Истинно православная церковь) произошли в 1927 году, когда митрополит Сергий (Страгородский) опубликовал «Послание пастырям и пастве» (известное как Декларация митрополита Сергия), призывая верующих к лояльности по отношению к советской власти. Приверженцы ИПЦ подвергались преследованию со стороны официальных властей. – Прим. ред.