Цесаревич часто просил у матери вещи, в которых она с болью в сердце вынуждена была ему отказывать.
– Мама, подарите мне велосипед, – просил он.
А царица печально отвечала:
– Ты отлично знаешь, Алексей, что для тебя это опасно!
– Я хочу научиться играть в теннис, как сестры.
– Ты отлично знаешь, что тебе запрещено играть.
Тогда ребенок начинал плакать и в отчаянии кричать:
– Почему я не такой, как остальные мальчики?
Но иногда, несмотря на все предосторожности, ребенок слишком быстро делал несколько шагов или непроизвольное движение, и происходило несчастье: открывалось кровотечение, и не было никакого способа его остановить. Напрасно к больному спешили лучшие придворные врачи и применяли все средства, какие только предоставила в их распоряжение наука. Цесаревич жалобно стонал, а его родители вынуждены были беспомощно стоять возле него и смотреть, как к нему приближается безжалостная смерть. Тогда в маленькой часовне императорского дворца начинали читать молитвы до тех пор, пока вновь не происходило чудо и почти умирающий ребенок не был в очередной раз спасен.
Но кроме боли, которую причиняло ей состояние здоровья сына, царица имела еще одну причину для отчаяния: ее постоянно преследовала мысль, что это она виновна в несчастье своего ребенка. Действительно, гемофилия была наследственной болезнью в ее роду; от гемофилии умерли один из ее дядей, ее младший брат и два племянника. Страшное заболевание поражало только мужчин, поэтому сама императрица им не страдала, но передала сыну.
Когда родители узнали точный диагноз наследника, они упразднили последние остатки придворного представительства и окончательно замкнулись в узком интимном круге семейной жизни. У них теперь была единственная забота: беречь ребенка, которого у них мог отнять любой незначительный инцидент. Когда он играл, они с тревогой следили, не грозит ли ему какая-то опасность, они видели смертельную угрозу в каждой игрушке, которую готовы были в любой момент вырвать из рук своего обожаемого сына.
Из-за этой озабоченности императрица приобрела серьезное нервное заболевание, которое поначалу проявлялось в виде нестерпимых желудочных спазмов, а в дальнейшем вынуждало ее очень часто оставаться в постели.
Единственным человеком, сумевшим войти в интимный круг императорской четы, была Анна Александровна Танеева, фрейлина царицы, быстро завоевавшая доверие своей госпожи и вскоре ставшая ее ближайшей подругой. Через несколько лет после своего появления при дворе Анна сделалась в некотором смысле частью семьи. Императрица называла ее «наша большая бэби», наша «дочка» и делилась с нею всеми своими тревогами, горестями и сомнениями без исключения.
Анна была дочерью главноуправляющего императорской канцелярией Танеева, добросовестного чиновника высокого ранга, также сделавшего себе имя в качестве композитора-любителя. Ей было двадцать три года, когда она заняла место княжны Орбелиани, фрейлины, заболевшей во время пребывания царицы в Финляндии. По возвращении Александра радостно воскликнула: «Благодарю Бога за то, что послал мне настоящую подругу!»
Действительно, Анна оставалась искренне преданной императрице вплоть до страшной смерти последней. Последние письма, последние дружеские слова Александры были адресованы ей, той, что сделала всё, чтобы до конца оставаться рядом, поддерживая ее своей смелостью.
Эта женщина, пользовавшаяся безграничным доверием и привязанностью императрицы, была странным существом, которое, со своим характером и собственным пониманием, было создано, чтобы жить с обитателями Царского Села. В толпе придворных, думавших лишь о личных выгодах, которых они добивались лестью и интригами, Анна всегда оставалась верной подругой царицы без малейшей меркантильной мысли. Все то время, что она прожила рядом с царской семьей, у нее не было других забот, других желаний, кроме преданности Николаю, Александре и их детям. У нее не было личного состояния, а материальная помощь, оказываемая императрицей, была смехотворно малой. Наконец, ее крайняя простота, можно сказать, почти бедность, наложила отпечаток на весь ее характер и образ жизни. Лишь иногда царице удавалось убедить ее принять в подарок ничего не стоящее украшение или платье. Ее душевная скромность была равна скромному внешнему облику. «Никогда, – с удивлением заметил однажды М. Палеолог, – не видели фаворитки более рассудительной и старающейся быть как можно незаметнее».