Добытчики даже рты открыли — до чего начало речи морехода понравилось им — и примиренно ожидали продолжения.
— Реестры майна, цены — по каким продать, дорученьица — кому чего надобно и на все ли деньги, да и какой наказ компанионам — сколько и чего представить должны и они для промысла. Приговорим, подпишем, за бесписьменных понятые скрепят, и со мной отошлем, а я… я все выполню, крест на том целую…
После проверки реестров заработанного и закрепленного за каждым пая — участия в деле — Шелихов широко перекрестился и, сказав: «Начнем, благословясь, братцы!» — продиктовал писарю начало по принятой обязательной формуле:
— «1785 года, декабря. В американских странах, на острове Кыхтаке, на галиоте «Трех святителей»: Василия великого, Григория богослова, Иоанна златоустого, да на коче «Симеон богоприимец и Анна пророчица», рыльский купец Григорий Иванов Шелихов с товарищи и со всеми при гавани лично находящимися мореходцами учинили:
1. Определили мы, каждый из усердия к любезному отечеству, по своей воле сыскать неизвестные досель никому по островам и в Америке разные народы, с коими завести торговлю…»
— К черту торговлю!.. Чего там купцов иркутских медом по губам мазать! — перебил зверобой Кухшеня, огромный лохматый мужик. — Писать надо об ином, о том, чего мы из-за торговли этой претерпели…
— Правильно! — закричали добытчики. — Ты, Григорий Иваныч, допрежь поставь наши жалобы, чего мы за купеческую наживу натерпелись, чтоб запершило купцам от меду этого!..
Шелихов согласился без возражений:
— Быть по-вашему! Пусть второй статьей идут наши докуки и беды. Пускай прочувствуют, как нажива ихняя нам доставалась… Народу нашего, посчитать, немало перемерло!
— А третьей статьей, добытчики, проставьте недостачу нашего обихода! — раздался голос Натальи Алексеевны, пробравшейся следом за мужем в казарму. — Кашевары из силы выбились — варить приходится без локши[6] и круп, да и варить не в чем…
— Тоже дело! — охотно откликнулся Шелихов на голос жены, а сам подумал: «Пробралась… боится, не пришлось бы выручать меня, как летось было…» — Запиши про котлы худые, писарь! И про снасть рыбацкую…
Писарь писал третью по счету статью и послушно бубнил:
— «…И потому для промысла рыбы на неводы прядева тонкого мало, и котлы, кои день и ночь с огня не сходят, прогорели…»
— И выходить по сим неминуемостям потребно на будущее лето в Охотск! — решительно закончила Наталья Алексеевна, почувствовав, что муж таится и не досказывает до того конца, который всем нужен.
— Правильно! — закричали добытчики.
— Ежели думаете — правильно, запишем и это! — махнул рукой Шелихов. — Довольно пустое писать, братцы: от многописания не бывает толку… Подведем к главному, да покороче!
— Говори уж ты, Григорий Иваныч, да в самую мету угоди! — согласились утомленные непривычным трудом добытчики.
— «По сим обстоятельствам рассуждая, все единогласно, усердствуя отечеству, решили продолжать наше пребывание здесь», — продиктовал Шелихов. — И еще:
«4. Но в мае будущего 1786 года к первым числам снарядить судно «Трех святителей» и идти при компанионе Шелихове, с божьей помощью в Охотск.
5. При благополучном прибытии в Охотск принадлежащие всем компанионам меха на свои паи к себе взять, а достальные бобры, лисицы, выдры, хвосты, лоскуты бобровые, принадлежащие по разделу остающимся здесь нашим людям, продать, с тем чтобы на вырученные деньги искупить потребные каждому вещи…»
Дальше шла шестая статья, но народ слушал уже вяло, пока Шелихов не повысил голоса:
— А на последях, братцы, придется записать, чего нам хозяева безденежно прислать обязаны. Токмо взвоют толсторылые, умягчить их надобно смирением… — прервал он диктовку, оглядывая добытчиков. Потом, переждав гул одобрительных голосов, раздавшихся в ответ, начал говорить наставительно:
«7. Для лучшего успеха общей пользы не возбраняем вам, компанионам, помимо нас, мореходов, платных людей сюда договорить и прислать…»
Писарь скрипел пером, едва успевая за словами Шелихова.
— И последнее! — сказал Шелихов: — «8. Сверх того, вам же, компанионам, надлежит для компании прислать в награду пятьдесят пуд тонкого на невода прядева, сто бычьих лавтаков, тридцать пуд больших котлов…»
Здесь собравшиеся уже не различали его голоса, он говорил, низко наклонясь над ухом писаря, да подробностями артель и не интересовалась, они насторожились только тогда, когда мореход сказал внятно: