Если мы попытаемся идейно разобраться в этих намеках, мы найдем верную руководящую мысль всей жизни и всего дела Сковороды.
Ковалинским не произнесено только слово Логос,, но все признаки, отличающие логизм от рационализма, перечислены почти с исчерпывающей полнотой. Если мы возьмем Логос; в его космическом аспекте как принцип, внутренне проникающий во всю совокупность мироздания, как тайно присущий каждой вещи и составляющий ее сокровенную жизнь, то все выражения Ковалинского как бы прямо относятся именно к Логосу и вне Логоса должны быть признаны или риторическим вымыслом, или явной бессмыслицей.
Свободная воля среди сочувственного и сообразного ей Космоса подвигом нравственного напряжения постигает истину, заложенную в самом бытии, и человек, независимо от происхождения и от места своего бытия, ее осуществляющий, есть мудрый и праведный, — вот метафизическая мысль Ковалинского, явно совпадающая с основными идеями логизма. Если сопоставить с этим, что сознание Сковороды питалось не современным ему рационализмом XVIII века, а античной философией и философией отцов Церкви (он изучал Дионисия Ареопагита и св. Максима Исповедника — величайших представителей восточно-христианского умозрения), то умопостигаемую родину Сковороды можно искать лишь в восточно-христианском логизме.
Восточно-христианский логизм есть не только общая стихия философствования Сковороды, но в то же время общая умопостигаемая стихия его жизненного характера, лежащего в основе феноменологии его жизни, объясняющего как частные факты его биографии, так и общий духовный облик.
Вот почему логизм, понимаемый как духовная родина Сковороды, мне приходится класть в основу биографической характеристики Сковороды и предварять простое изложение жизни Сковороды метафизическим «прологом».
Восточно-хрисгианский логизм есть не только единственно возможная почва, благоприятная для всестороннего истолкования философии Сковороды, но и, что очень важно, она дает философское объяснение возможности такого явления, как Сковорода. Трансцендентальная философия не дает и не может дать никакого объяснения возможности существования трансцендентальных философов. Каким образом трансцендентальный субъект осознается и философски опознается Когеном или Риккертом в чистом и адекватном виде, это остается извечной тайной для трансцендентальной философии, тайной, лежащей за границами познания, т.е., другими словами, трансцендентальная философия не может объяснить возможность себя самой как феномена в духовной жизни человечества. Иначе обстоит дело в логизме. С точки зрения логизма возможность такого явления, как Сковорода метафизически обосновывается. Указывается источник его мудрости, его вдохновения, его жизни, и верность этого метафизического обоснования как бы доказывается обратной посыпкой: музыкальным согласием своеобразной и самобытной мудрости Сковороды с основными прозрениями великих представителей логизма.
За одиннадцать веков до Сковороды св. Максим Исповедник, философ огромной силы, следуя за св. Дионисием Ареопагитом, учил, что весь сотворенный мир есть откровение второго лика Св. Троицы, божественного Логоса. «Каждая вещь в мире имеет свою цель или идею; идеи отдельных предметов объединяются в высших и более общих, как виды в роде; последняя же цель всего есть Логос;. В Нем содержатся идеи всех предметов; Он же есть и начало всего. Он и открывается во всем, как первое начало и последующая цель каждой вещи. Нужно только... стараться проникнуть в скрытый в них более глубокий смысл; тогда познание каждой вещи обязательно будет приводить к познанию Логоса, как первой причины и последней цели всего существующего»6.
Из этих основоположений св. Максим Исповедник делает колоссальной важности вывод.«Он особенно выставляет на вид одинаковое в принципиальном отношении значение откровения в природе и в Св. Писании. В природе открывается та же самая истина, что и в Писании. Кто действительно хочет познать истину, тот может познать ее и из природы, без помощи писаного Откровения»7.
Обыкновенно понимание Природы как неписаного Откровения связывают с именем Шеллинга, развивавшего свои умозрения под влиянием Баадера и Бёме. Но мы видим, что истинная родина такого понимания — христианский Восток. И категорическая смелость, с какой идеи Природы как живого Откровения, в конечном смысле совпадающего с откровением писаным, провозглашается восточно-христианским логизмом, по силе не может быть сравниваема ни с какими утверждениями позднейших философов, ибо представители логизма, будучи отцами Церкви, а не частными лицами, брали на себя ответственность перед миллионами верующих и перед всеми грядущими веками. И, значит, провозглашая внутренне поэтическое, своеобразное христианское понимание Природы, как таинственного и безмерного Откровения второго Лица Пресвятой Троицы, отцы Церкви со смелостью своей сочетали соответствующую яркость и категорическую достоверность интуиции. Это была не отвлеченная мысль смелых метафизиков, а конкретные прозрения глубочайших и просветленных мистиков.