Из «новых» его интересовали, как выражается Ковалинский, «относительные к сим», т.е. приближающиеся по духу к его любимейшим античным и первохристианским писателям. Кто именно, Ковалинский не говорит. А в сочинениях Сковороды мы встречаем скудные сведения о «новых»: о Ньютоне, системе мира Коперника, «циркуляции крови», электричестве, «астрономских обсерваториях».
Позднее центром изучения становится Библия, которую он, очевидно, читает и на еврейском языке. Новый Завет он читает в подлиннике и в многочисленных письмах к Ковалинскому цитирует всегда по гречески. Отдавая себе отчет в характере познаний Сковороды, мы должны сказать, что его отличает редкое благородство вкуса. Самостоятельность его выбора поразительна. Он путешествует по Европе, переживавшей в то время, можно сказать, восторг рационализма. Он знакомится с учеными и старается извлечь из них как можно больше познаний. И в результате он ни малейшего внимания не уделяет господствующим в Европе умственным настроениям. Еле прикоснувшись к шипучему кубку европейского Просвещения, он скромно и молчаливо отодвигает кубок, как бы говоря: это не для меня, и жадно припадает к мудрости античной и восточно-христианской.
Внутренняя самостоятельность выбора сочетается с внешним упорством воли.
Обыкновенный бурсак, пользуясь всеми учебными пособиями и средствами бурсы, конечно, не может, выходя из нее, легко владеть тремя языками — латинским, немецким и греческим — и «довольно разуметь» и еврейский. Если с патристикой ознакомиться Сковорода должен был в качестве бурсака, то любить особенно и преимущественно Оригена, Дионисия,18 св.Максима не могли научить Сковороду наставники бурсы, ибо первый из названных писателей был под подозрением и считался почти еретиком, а два последние, глубоко авторитетные в древности (И. Дамаскин в своем богословии, легшем в основу всех православных догматик, часто ссылается на Дионисия Ареопагита), очень мало популярны у рядовых представителей православия, и потому даже патристику Сковорода изучал по своему собственному выбору. А античная литература, Theologia ethnica? Она, конечно, изучена Сковородой совершенно самостоятельно, упорным личным трудом. Итак, несмотря на «киевское училище, славимое науками», несмотря на шестилетнее пребывание в бурсе и заграничное странствование, Сковороду нужно считать в значительной мере самоучкой. Своими обширными познаниями Сковорода обязан главным образом себе.
Прекрасно зная языки, «он любил всегда природный язык свой и редко понуждал себя изъясняться на иностранном; эллинский предпочитал всем иностранной». В этой фразе Ковалинский хорошо передает верность Сковороды своей природе, соединенную с глубоким и тонким вкусом, предпочитающим греческий язык всем остальным.
V. НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
Итак, насытившись заграницей, обогатившись нужными познаниями, Сковорода пожелал возвратиться в свое отечество.
«Надеясь всегда на проворство ног, он пустился назад. Как забилось сердце его, когда он издали увидел деревянную колокольню родимой своей деревушки! Вербы, посаженные в отеческом дворе тогда, когда он был еще дитятею, распростирали свои ветви по крыше хижины. Он шел мимо кладбища; тут большое число новых крестов бросало длинные тени. «Может быть,многих, — думал он, — теперь заключает в себе мрак могилы!» Он перескочил через ограду, переходил с могилы на могилу, пока, наконец, поставленный в углу камень показал ему, что уже нету него отца. Он узнал, что все его родные переселились в царство мертвых, кроме одного брата, коего пребывание было ему неизвестно».
Скудный рассказ Гесс де Кальве ничего не говорит о впечатлении, произведенном на Сковороду потерей близких. Мучительное искание Сковороды еще не нашло исхода, и смерть всех родных, очевидно, увеличив и без того тяжелое его душевное состояние, не поразила его особенным, специфическим горем личной разлуки с людьми, несомненно, бывшими ему дорогими.
Повидимому, уехал19 он за границу прямо из Киева, не повидавшись с родными, и, когда вернулся, не застал их уже в живых.
Какой-то странной печалью звучат слова Гесс де Кальве: «Побывавши в родимой деревушке, он взял опять свой страннический посох и многими обходами пошел на Харьков». Осиротелым и скорбным представляется мне это блуждание Сковороды из родной деревушки в Харьков.
«Отделенный ото всего, Сковорода остался один и был подобен кольцу, выброшенному из цепи человечества».