«Нигде не обозревает себя столько человек, как в уединении, и не напрасно сказано древним мудрецом: уединенный должен быть или царь, или зверь. Перебороть скуку, проклятое исчадие недовольства, занять ум и сердце упражнениями достаточными, ублажить их есть дело не инако, как мудрого, обладающего собою, царя уединенного, священника Божия, принимающего везде сущее и все исполнение Духа Господня и поклоняющегося ему духом.
Сковорода провождая тамо дни свои в бодрости
духа, веселости, беспечалии, благонадежности, часто
говаривал при посещающих его: «О свобода! о наука!».
Эта часть рассказа Ковалинского ценна для нас в двух отношениях.
Во-первых, она удостоверяет сильную духовную настроенность Сковороды. «Вкус к Свободе» укреплялся и возрастал. Та переоценка ценностей, которая наступает для всякого, вступающего на внутренний путь, возрастала и углублялась. В человеке, страдавшем своей хаотичностью, терзаемом скукой и желанием, формируется просветленный мудрец, умевший свои борения философски осмыслить и мыслью, выросшей из внутренней муки, победить свою стихийность. Осознав скрытую мысль своей природы, он добровольным подвигом всецело ей покоряется и на дне своих страданий обретает мир, тишину и глубокую, просветленную радость.
С другой стороны, Ковалинский своим рассказом дает почувствовать какую-то сложность и трудность в отношениях Сковороды к церковному православию.
В самом деле, самочинный аскетизм и самочинное подвижничество очень опасны с точки зрения Церк-
ви. Сковорода избирает пустынножительство, но не монашеское. Вместо того чтобы идти дорогой, которой шли тысячи подвижников и святых, Сковорода совершенно заново прокладывает свой особый путь. Почему Сковорода не идет в монастырь? По гордости? По своеволию? По самолюбивому желанию не склонять своей мудрой головы ни перед чем, только перед гораздо более высоким? В конце концов, как относится Сковорода к Церкви? Положительно или отрицательно? С упрощенною грубостью Толстого, с бесхитростным смирением верующего или еще как-нибудь иначе?
На эти вопросы я попытаюсь ответить во второй части книги, когда в специальной главе буду рассматривать отношение Сковороды к Церкви. Теперь же достаточно отметить, что отношения Сковороды к Церкви не просты. Их нельзя охарактеризовать ни одним словом «да», ни одним словом «нет». Но не имея определенно положительного отношения к Церкви, Сковорода не мог избрать и пути положительно церковного. Он избирает свой особый путь. И нам с внимательностью надлежит теперь исследовать все особенности и все характерное в жизни Сковороды с тех пор, каким было принято внутреннее решение, составляющее поворотный пункт его жизни.
VIII. ДРУЖБА С КОВАЛИНСКИМ
Пустынножительство в Старице скоро было прервано. Уже о необыкновенной жизни Сковороды стала распространяться слава. Уже многие стали искать его, чтобы вступить с ним в «назидательное собеседование». Но вдруг Сковорода оставляет пустыню и снова делается преподавателем харьковского училища. Причина этой неожиданной перемены очень характерна для Сковороды. Он отнюдь не думал усомниться в прелестях и пользе пустынножительства и отнюдь не почувствовал склонности вести оседлую городскуюжизнь. Он просто воспылал, философским Эросом к юноше Ковалинскому, и если он решился простор и тишину полей и созерцательное молчание своего уединения променять на место преподавателя синтаксиса и эллинского языка, то только для того, чтобы быть поближе к своему юному любимцу, который становится его лучшим и первых другом, другом на всю жизнь, верным учеником и приверженцем.
Встретились они не случайно. Дядя Ковалинского, узнав о Сковороде и познакомившись с ним, попросил его, когда он будет в Харькове, обратить внимание на его молодого племянника и не оставить его добрым словом. Приехав в Харьков, чтобы посетить кое-кого из знакомых, Сковорода решил повидать рекомендованного ему молодого человека. И вот тут случилось нечто неожиданное, «Сковорода, посмотря на него, возлюбил, его и возлюбил до самой смерти». А Ковалинский, как сам он пишет, понял впоследствии, «что случай таковой был устроены него «перстом Божиим издалече». «Добрый пастырь Иоасаф, который не терял Сковороды из виду и желал всячески привлечь его обратно в харьковское училище, «чтобы извлечь из дарований его пользу», предложил ему в это время должность учителя, какую хочет». Сковорода, только что увидевший и возлюбивший Ковалинского, «имея в виду пользу, намериваемую для молодого нового друга своего, которого в сердце почитал уже таковым, как после сам о сем изъяснился, «рад был призыву епископа и взял предложение его всеохотно».