Сковорода привез кнему сочинения свои, из которых многие приписал ему; читывал оные сам с ним ежедневно и между чтением занимал его рассуждениями, правилами, понятиями, каковых ожидать должно от человека, искавшего истины всю жизнь не умствованием, но делом и возлюбившим добродетель ради собственной ее красоты». Ковалинский со своей стороны задавал много вопросов, касающихся неоднозначных пунктов в учеI гии Сковороды, и Сковорода давал ему объяснения. Так в серьезных философских и богословских беседах два старинных друга провели около трех недель.
XII. СМЕРТЬ
Это было последнее свидание. Насытившись беседой с другом, Сковорода стал проситься на Украину.
«Старость, осеннее время, беспрерывная мокрая погода умножили расстройку в здоровье Сковороды, усилили кашель и расслабление... Друг его упрашивал остаться у него, зиму провести и век свой окончить со временем у него в доме. Он сказал, что дух его велит ему ехать, и друг отправил его немедленно».
Ковалинский хотел дать ему чтонибудь в дорогу.
«...Может быть, в пути болезнь усилится и заставит где остановиться, то нужно будет заплатить...— Ах, друг мой, — сказал Сковорода, — неужели я не приобрел еще доверия к Богу, что Промысел Его верно печется о нас и даст все потребное во благовременность».
И вместо того, чтобы брать от друга своего «приношение», сам, обнимая его, оставил ему завет: «Может быть, больше я уже не увижу тебя! Прости! Помни всегда во всех приключениях твоих в жизни то, что мы часто говорили: «Свет и тьма, добро и зло, вечность и время»«. Это было 26го августа 1794 г., а 29го октября он скончался.
О смерти Сковорода давно уже думал и успел к ней внутренне приготовиться. Уже несколько лет его угнетали болезни. Но его бодрый дух торжествовал над телесными немощами и спокойно ждал своего исхода.
В 1792 году он пишет священнику Правицкому: «О, Боже! Ей! мне давно скучно, что с вами не беседую. А еще в сию зиму или весну не совлеку моего телесного бренного линовища потщусь видеть вас и насладиться беседою во Христе, иже мя весь и аз Его. Ныне уже голубиными любви крилами вас посещаю. Прости Любезный, что на твое и на твоего чада письмо не ответствовал. Сердце воистину желает; но старость и леность есть студено кровна. Пишу ведь к вам: обаче болен. Благословен Бог мой! Егда немоществую, тогда силен семь с Павлом. Болезнь моя есть старость, ток кровный и огневица: не столь из невоздержные, сколько из несродныя пищи. Шуия часть моя угрызает мя: а часть благая, во боках дому моего, Сарра моя, поглаждает. О discors concordia rerum!». Но эта concordia не без борьбы далась самому Сковороде, и в чем именно она состоит, он высказал в последнем свидании Ковалинскому. «Иногда разговор его с другом касался смерти. Страх смерти, — говорил он, — всего сильнее нападает на человека в старости его. Потребно благовременно приготовить себя вооружением противврага сего не умствованиями — они суть недействительны, — но мирным расположением воли своей к воле Творца. Такой душевный мир приуготовляется издали, тихо в тайне сердца растет и усиливается чувствием сделанного добра по способностям и отношениям бытия нашего, к кругу занимаемому нами. Сие чувствие есть венец жизни и дверь бессмертия; впрочем преходит образ мира сего и яко соние восстающего уничтожается».
«Имел ли ты когда, — продолжал он, — приятные или страшные сновидения? Чувствования сих мечтательных удовольствий или страха не продолжались ли только до проснутия твоего? Со сном все кончилось. Проснутие уничтожало все радости и страхи сонной грезы. Тако всяк человек по смерти. Жизнь временная есть сон нашей мыслящей силы... Придет час, сон кончится, мыслящая сила пробудится и все временные радости, удовольствия, печали и страхи временности сей исчезнут. В иной круг бытия поступит дух наш, и все временное, яко соние восстающего уничтожится. Жена егда родит, младенец вступает в новый порядок бытия, новую связь существ, вместо той, в каковой находился он в бытность свою во чреве матернем. Чрево матери и великий мир сей: по вступлении младенца из того в сей, все прошедшее, теснота, мрак, нечистоты отрешаются от бытия его и уничтожаются».
Эта душевная ясность, эта светлость взгляда дала Сковороде спокойный и безбоязненный исход: если он жил, как учил, и учил, как жил, то умер он так, как жил и учил: твердо, безропотно, мудро.
«Приехав (после свидания с Ковалинским) в Курск, пристал он к тамошнему архимандриту Амвросию, мужу благочестивому. Проживя несколько тут ради беспрерывных дождей и улуча ведро, отправился он далее; но не туда, куда намеривал. В конце пути своего почувствовал он побуждение ехать в то место, откуда проехал к другу, хотя совершенно нерасположен был.Слобода Ивановка помещика Ковалевского было то местопребывание, где несколько времени жил он прежде и куда прибыл скончать течение свое».