Сам же он мог работать часами, не чувствуя усталости. Это отмечали и его коллеги. Например, так отзывался о нем Лев Борисович Баев, работавший с ним в Госкомтруде:
— Наши отношения были отношениями двух друзей. Конечно, я был начальником, он — подчиненным, но у нас никогда не было жесткой субординации. Маленькая команда, общие цели, общие интересы и никакого дележа власти, субординация — нормальная, дистанции не было. Нетипично для госучреждения, но так оно и было. Мы были увлечены общей идеей и совершенно добровольно сидели до двух ночи. Нас никто не заставлял это делать, нам было просто интересно. И сотрудники к нему относились с уважением, как к надежному «своему» человеку[21].
Способности Явлинского к многочасовой сосредоточенной работе не могли не заметить даже те «доброжелательные» журналисты, психологи, которые «помогали» ему прийти к власти в преддверии выборов 1996 года. «Интеллектуальный мир — естественная «среда обитания» этого политика. Его неутомимый разум всегда готов действовать: исследовать, ставить вопросы, разрешать проблемы, экспериментировать, доказывать, критиковать, отрицать отжившее. Он обладает высокой способностью к устойчивому вниманию и умственной концентрации. В исследовательской, аналитической работе он неутомим и терпелив, пунктуален, одарен во всем, что касается классификации данных, раскрытия законов, создания планов, концепций, программ»[22].
В то время в планах, концепциях и программах была очень острая нужда. Перемены происходили слишком быстро. В 1987 году был принят закон о производственном предприятии, предполагавший выборность хозяйственных руководителей и одновременно лишивший государство функции распоряжения. У директоров предприятий появилась возможность продавать по договорам с потребителем то, что не было охвачено госзаказом, используя механизм договорной цены. Директорский корпус получил большую свободу действий и не был обременен ответственностью, поскольку де-юре хозяином предприятия оставалось государство. Директор набирал силу для будущих подвигов: хронической задержки заработной платы, созданию, а затем преодолению кризиса неплатежей и т. п. Сквозь самоуверенную улыбку директора уже начала словно ненароком проскальзывать не менее самоуверенная ухмылка Чичикова — того самого, о котором писал Н. Гоголь. Директор был профессионалом, судьба производства была его судьбой. Чичиков никакой профессии не имел, правда, он был таможенником, в другое время промышлял мертвецами. В его словарном запасе не было слова «произвести», а только «приобрести».
Но в 1985–1986 годах эти ростки были едва заметны. Многие смотрели в будущее с надеждой. То, о чем писал Г. Явлинский в своей «антисоветской» книге, теперь вполне законно обсуждалось в прессе. Журнал «Наука и жизнь» опубликовал серию статей доктора экономических наук Г. Попова. В отличие от идей Григория Александровича, его идеи не были столь революционны. Но они адекватнее отражали настроение общества, образно говоря, — дух времени. Г. Явлинский был более последовательным, его мысли — тщательнее проработаны, но он опережал свое время. Для многих он был пугающе непонятен.
Г. Попов тоже говорил о необходимости замены нынешней системы управления народным хозяйством. Но видел это не в кардинальной замене экономических отношений, а в частичном ослаблении министерской опеки над предприятиями, упирая на то, что Госплан должен все руководство осуществлять с помощью показателей рабочего времени. Он писал: «Леса вполне естественны во время строительства здания. Но, чтобы увидеть здание, не говоря уже о том, чтобы нормально в нем жить, леса надо убрать»[23]. Эти настроения были превалирующими в то время. Никто или почти никто не помышлял о том, что это здание надо сносить полностью. Говорили только о частичных переделках и поправках существующей системы.
Н. Рыжков вспоминал впоследствии: «… цели перестройки были четко сформулированы в 1987 году на январском Пленуме. Там никогда не говорилось о том, что мы будем отходить от социалистического строя. Абсолютно нигде! Наоборот, там говорилось о том, что надо развивать социализм. Не говорилось о том, что надо разрушать партию, разрушать единое государство»[24].
Изначально и вдохновители перестройки, и все общество ориентировались не на революционное изменение системы, а на подправление и коррективы. В силу мужской самонадеянности государственные мужи, приступая к строительству демократического общества, наивно полагали, что будут и волки сыты, и овцы целы. Уже с первых же шагов демократические преобразования внесли хаос в установившийся, размеренный порядок. Союзные и республиканские законы, принятые в годы перестройки, сопровождались усилением дезинтеграции правовой системы и правоохранительных органов, порождая так называемую войну законов. Никто не собирался отходить от социалистического строя. Однако один за другим законы, принимавшиеся наверху, расшатывали всю систему. Ослаблял позиции политической элиты на всех уровнях закон об альтернативных выборах и только что провозглашенная свобода слова.