Однажды я был на приеме у довольно высокопоставленного лица. Дело у меня к нему было очень самолюбивое, и я никак не мог сразу выйти на прямую линию разговора. Пока начальник разговаривал по телефону, я немного успокоился и даже обратил внимание на то, что лицо у него так и горит, так и пылает.
-- Ну, так в чем же ваше дело? -- сухо спросил он, положив трубку и поднимая на меня свои, в общем-то не строгие, глаза.
-- Дело я сейчас расскажу, но нельзя ли узнать, как вчера -- удачно или нет?
Вопрос был рискованный, так сказать, игра ва-банк, потому что неизвестно все-таки доподлинно, что он делал вчера: может быть, играл в карты, может быть, ужинал с друзьями, может быть... мало ли что может быть.
-- А у вас? -- в свою очередь спросил меня начальник.
-- Да про нас-то что говорить. Мы пустые не приезжаем. Килограммов восемь я привез.
-- Не может быть! -- и даже подпрыгнул мой собеседник. -- А где? Где?
-- В Конакове, конечно, на Григоровых островах.
-- Черт возьми, а мы поехали в "запретку", знаете, там, за Завидовом, на Шошу и Ламу, одним словом, и, поверите ли, ни черта! Уж я и так, я и этак. И в полводы, и на шевеление в грунте, и на потяжку... Ведь лесочка у меня (знакомый из Парижа привез) ноль-ноль-восемь. Казалось, уж чего бы ей надо. Какая же у вас была мормышка? Вот я вам, сейчас свою покажу.
Он полез в бумажник, достал оттуда кусочек картонки с наколотыми в нее мормышками.
-- Посмотрите, на Птичьем рынке покупал, по рублю за штуку. Чего бы ей еще?!
-- Э-э, нет. Хотя это и с Птичьего рынка... Вот я вам сейчас покажу... Один мой приятель, старый рыбак, у себя дома отливает их... Вот она, голубушка, удивительно ловкая, и ни одного схода... Если хотите, попробуйте в следующее воскресенье!
Пальцы у него, когда он принимал от меня мормышку, дрожали, как будто он брал... Впрочем, тут и сравнить не с чем -- уникальная кустарная мормышка!
Надо ли говорить, что я просидел в кабинете начальника еще около часу и что дело мое в последние полминуты решилось в нужную сторону.
Но я отвлекся и не досказал, что мой учитель Саша свое крещение получил на Плещеевом озере, в солнечный талый мартовский день, надергав из лунки в течение дня триста восемьдесят ершей.
Хорошо, когда посвящение новичка в зимнюю рыбалку начинается с такого, пусть и ершиного, клева. Тут он гибнет сразу и прочно, на всю жизнь. Если даже потом и будет ловиться по десять штучек в день, все равно рыбак будет надеяться и ждать своего часа, своего дня, когда жаркое солнце на льду, и талая вода под рыбачьим ящиком, и триста восемьдесят поклевок в день.
Впрочем, было бы большой несправедливостью, если бы только одного Сашу Косицына я считал своим учителем в этом деле. Есть человек, который в течение нескольких лет исподволь взрыхлял и готовил почву. Мы с ним встречались редко, потому что часто ли можно встретить в Москве, на улице, случайно одного и того же человека. Помогала, правда, нашим встречам общность профессии: он ходил по редакциям и издательствам, я ходил по издательствам и редакциям. Нет-нет да и встретимся.
Литератор по профессии (поэт, но главным образом переводчик), Герман Моисеевич Абрамов представляет собой тот редкий, совершенный тип рыболова, когда рыбалка не воскресное развлечение, а почти вторая профессия, когда рыбацкая страсть поставлена на теоретическую основу и подкована на все копыта.
Именно Герман Абрамов отлил ту мормышку, которой я поразил впоследствии начальствующее лицо, будучи у него на приеме.
Герман немного глуховат, поэтому разговаривает громче обычного. Встретимся где-нибудь возле Новослободского метро.
-- Ну, как дела? -- спросил Герман на всю улицу, -- На рыбалку не собираешься?
-- Нет, я люблю летом, в июле, когда кувшинки на воде, а кругом мята.
-- Мята -- ерунда! -- кричит Герман. -- Сейчас я покажу тебе мормышку. Сам отливал. Кроме того, я придумал новую систему сторожка. Я теперь делаю сторожки из часовой пружинки. Хочешь, зайдем ко мне, покажу, я тут недалеко живу.
Среди улицы я разглядывал некий свинцовый шарик с крючком, впаянным в него, и делал вид, что мне интересно, что и я не лыком шит и что-нибудь понимаю в этом свинцовом шарике.
-- У нее очень своеобразная игра, -- разъяснял между тем Герман. -Окунь ее очень любит.
Казалось странным, почему окунь должен любить свинцовую штучку.
-- Ну, если не хочешь зайти, бывай. А то зайдем. Если хочешь, я снаряжу тебе удочку, с моей системой сторожка. Это будет не рыбалка, а ювелирная работа.
Так уж всегда бывает в жизни. Сколько раз звал меня Герман к себе -все некогда да некогда. Когда же понадобилось, когда появилась нужда, сам, через издательство, узнал адрес Германа, сам пришел к нему без приглашения, да еще и с просьбой.
Вся семья Германа -- жена и двое взрослых сыновей -- ютилась в небольшой комнате в старом доме внутри мрачноватого красно-кирпичного двора. Тесно и душно было в комнате, но Герман встретил меня радушно, по своему обыкновению громко заговорил:
-- Ну вот, я знал, что когда-нибудь придешь. Наверно, решил приобщиться к зимней рыбалке?
Герман угадал. В ближайшее воскресенье Саша Косицын уговорил меня выехать с ним на лед (на его стареньком, истрепанном по разным водоемам "Москвиче"), и теперь нужно было обзавестись всем необходимым. Не помешала бы и лишняя консультация.
Герман выдвинул несколько ящиков в сооружении, похожем на комод, и перед глазами открылась картина, которая, как я теперь понимаю, ввергла бы в трепет любого рыбака. Тут были деревянные формы для отливки летних крупных грузил. Отлитые грузила -- то сигарообразные, то в форме вытянутого ромба -лежали тут же. Бесформенные кусочки свинца ждали своей очереди. В других дощечках были выдолблены аккуратные формочки для отливки мормышек. Яркие медные пластиночки, серебряный полтинник, изрубленный на куски, напильнички для зачищечия мормышек после отливки, наждачная бумага для осветления их, суконочки для окончательной шлифовки, крохотные брусочки для заточки крючков, иголки для прочистки отверстий в мормышках, ну и сами мормышки, наконец: мормышки "клопики", мормышки "гробики", мормышки "капельки", мормышки "рыбий глаз", мормышки "красненькие", мормышки "комбинированные", мормышки "шестигранные", мормышки "дробинки", мормышки разнообразные и многочисленные -- представляли собой целую коллекцию, которую, верно, пришлось бы собирать годами. Да ведь и у Германа коллекция накопилась не за год, не за два, а может быть, за тридцать лет его рыболовной деятельности.