Татьяна Рябинина
«Grillen»
Андрей проснулся, словно его что-то подтолкнуло. Резко сев, он ударился головой о скошенный дощатый потолок, нависавший над кроватью, как приоткрытая крышка гроба. Сердце отчаянно колотилось. Он попытался вспомнить сон, странно реальный, но тот расползался в клочья, оставляя после себя лишь смутные фрагменты. Вроде бы, он куда-то шел, нет, бежал. Бежал по незнакомым улицам, в темноте, а за спиной кто-то то ли смеялся, то ли плакал.
Цифры на будильнике светились, как кошачьи глаза. Половина третьего. Он встал и подошел к окну. Узенькая извилистая улочка поднималась в гору, к замку. Молочно-белый туман в свете фонаря отливал опалово-розовым и казался плотным, как пломбир. Странный сдвоенный звук – «цок-клац!» - вязнул в нем, тонул, хотелось спасти его, вытащить, отряхнуть, рассмотреть, нарисовать…
Из-за угла дома вышла белая лошадь. Самая настоящая белая лошадь, неоседланная. Она медленно брела вверх по булыжной мостовой, цокая подковами, останавливалась, задумчиво смотрела по сторонам и снова брела. Где-то занудливо выводил одну и ту же ноту сверчок.
Гофман какой-то, подумал Андрей. Натянув джинсы и майку, он сел на широкий подоконник и закурил. Большое окно фонарем выходило на зеленую черепичную крышу. Блокнот для набросков лежал на тумбочке. Уличный фонарь давал мало света, но зажигать лампу не хотелось.
- Волшебная ночь, - пробормотал Андрей и начал быстрыми штрихами набрасывать средневековую улочку и лошадь, плывущую в молочной реке тумана.
- Как же там было-то? – спросил он у невидимого сверчка. – «И каждой ночью… голос… звонкий»? Нет, «голос тоненький», точно. «И каждой ночью голос тоненький предсказывает мне… беду»? Или «грозу»?
Сверчок продолжал дудеть свое. Через минуту к нему присоединился второй, потом третий.
- Пильщики несчастные, - проворчал Андрей, старательно пытаясь вспомнить услышанное тысячу лет назад стихотворение. Его снова захватывало странное ощущение нереальности происходящего. Чужая страна, незнакомый город. Ночь, звезды, туман, сверчки, белая лошадь… Все это казалось кусочками головоломки, которые один за другим становились на свои места. И он сам – тоже такой кусочек, который с легким приятным щелчком оказался на нужном месте. Еще чуть-чуть – и сложится полная картина, и тогда… Что будет тогда – Андрей не знал. Но вдруг в голову прокралась совершенно сумасшедшая мысль: это самое стихотворение, которое он никак не может вспомнить, и есть недостающая деталь паззла. Но если поймать его за хвост – наступит полнейшая мировая гармония. И, может быть, тогда он станет единым со всем миром, со всей вселенной. Узнает, о чем думает белая лошадь, о чем поют сверчки и о чем разговаривают звезды. И даже если вдруг на улицы провинциального немецкого городка с непроизносимым названием опустится летающая тарелка с инопланетянами, он, Андрей, вполне сможет с ними договориться.
- Ну и бред! – усмехнулся он, бросил окурок в стоящую на подоконнике консервную банку и принялся подправлять набросок, бормоча под нос: - «Предсказывая мне беду…». Нет, все-таки «грозу». «Когда сверчок на подоконнике…».
В этот момент в дверь позвонили. Сначала робко и коротко, затем еще раз – громко и настойчиво. Засунув карандаш в пружину блокнота, Андрей подошел к двери и посмотрел в глазок.
На площадке, переминаясь с ноги на ногу, стояла девушка лет шестнадцати-семнадцати. Невысокая, худенькая, коротко стриженая, в мешковатых штанах, то ли спортивных, то ли пижамных, и белой футболке.
Вряд ли она так по улице шла, подумал Андрей. Наверняка соседка. К тому же посторонние звонят снизу. Может, что-то случилось, нужна помощь?
Он открыл дверь. Увидев его, девушка испуганно сделала шаг назад. Ее лицо – до странного бледное, с россыпью мелких веснушек на вздернутом носу – перекосила страдальческая гримаса. Всплеснув руками, словно исполняя роль в водевиле, девушка быстро затараторила по-немецки. Из этого водопада Андрею удалось выудить всего две рыбы: знакомое имя Филипп и часто повторяемое, но от этого не ставшее более понятным гортанное слово – то ли «гриль», то ли «грилле», то ли «гриллен».
Филиппом звали хозяина студии, которая на две недели стала для Андрея пристанищем. Они оба участвовали в полудикой международной интернет-программе обмена для студентов творческих специальностей. Еще зимой Андрей просмотрел несколько десятков предложений и выбрал крохотный немецкий городок на Рейне. Соблазнили обещанные средневековые красоты и «удобная студия с отличным освещением». До этого Андрей уже побывал подобным образом в Шотландии и Греции, написал множество пейзажей и теперь жаждал рыцарской романтики. Двухметровый светловолосый зигфрид по имени Филипп, казалось, заполнил собою всю его крохотную квартирку. Он бегло говорил по-английски и даже немного по-русски («Моя прадьедушка была русский плен»). Андрей знал по-немецки несколько слов из лексикона фильмов «про войну», свободно говорил по-французски (спасибо спецшколе!) и сносно по-английски. Так что общий язык они нашли без труда – во всех смыслах. Дойч получил всевозможные ценные бытовые указания, выдал такие же Андрею, проводил его до метро и отправился рисовать мосты и белые ночи. Андрей погрузился в чартерный самолет и к вечеру благополучно добрался до места своего «пленэра».
Городок выглядел декорацией к историческому фильму. Ощущение нереальности не покидало Андрея с того самого момента, как он вышел из рейсового автобуса на площадь у городской ратуши. Десять минут пешком по кривым узким улочкам, сверяясь с картой, – и он оказался у «своего» дома. Классический белый фахверк с коричневыми диагональными балками и нависающим над улицей вторым этажом. Немного диссонирующая зеленая черепица покатой крыши с огромным врезанным в нее окном. Цветущие настурции в подвесных ящиках. Издающая умопомрачительные запахи кондитерская внизу.
Андрей открыл ключом притаившуюся в узенькой подворотне дверь и оказался… пожалуй, ни питерская «парадная», ни московский «подъезд» сюда явно не подходили. Это было что-то совсем другое - площадочка не больше двух квадратных метров, пять почтовых ящиков на зеленой стене и крутая винтовая лестница – вниз, в подвал, и вверх. На такие же крохотные лестничные площадки выходили двери двух квартир и еще одна – как выяснилось позже, общей уборной.
Вскарабкавшись на площадку третьего этажа, Андрей обнаружил, что лестница превратилась в какой-то корабельный трап – багаж пришлось втаскивать в три приема. Зато у мансарды площадка была просто пугающе огромной – Филипп даже поставил там стол для пинг-понга. Освещение в студии действительно было отличным, а вот насчет удобств хозяин явно слукавил – впрочем, понятия об удобствах у всех разные. Во всяком случае санузел у него был персональный и даже внутри.
Первую ночь Андрей спал, как убитый, и проснулся только к обеду. Встал, принял душ и отправился бродить по городу. Наметил «точки» для рисования, пару раз выпил крепкого темного пива с жареными колбасками в маленьких погребках. Вечером подключил ноутбук к интернету, вышел в «аську», но Филипп был офф-лайн. Пообщавшись с парой-тройкой знакомых, Андрей наскоро поужинал и завалился в постель с книжкой – ноги после прогулок по булыжным мостовым гудели…
Интересно, подумал Андрей, глядя растерянно на митингующую немку, Филипп ничего не говорил про малолетнюю соседку, которая запросто ломится к нему по ночам в пижаме.
- Филипп гоуз ту Раша, - он попытался сконструировать приветливую улыбку, напряг память и добавил: - Шпрехен зи… энглиш?
Девушка по-английски не разговаривала, чем чрезвычайно Андрея удивила – он наивно думал, что все европейцы знают как минимум английский, а как максимум – еще парочку языков. Но «французиш» она тоже отвергла – как, разумеется, и «руссиш».
- В общем, нихт Филипп, - сказал он торжественно в надежде, что ночная гостья развернется и отправится туда, откуда пришла. Но настырная девица продолжала размахивать руками и трещать, причем с очень трагичными интонациями и слезой в голосе. В конце концов она вцепилась в его майку и потащила на площадку, по-прежнему твердя что-то про «гриллен». Похоже, у нее вот-вот должна была начаться истерика.