— Хорошо, волнуется, — у нее был грустный голос.
— О чем?
Она остановилась и посмотрела на меня блестящими глазами.
— Мой папа болен, Кора. У него эта, эм, прогрессирующая опухоль мозга. Его пытались лечить, но… — ее голос задрожал и оборвался. — Он может умереть в любую минуту.
Горло сдавило, и на глаза набежали слезы. Он уже умер. И я не могла сказать Рейн правду, не открыв при этом мою способность видеть души.
— Когда ты узнала?
— Несколько недель назад, но они знали ещё до катастрофы и не говорили мне. Поэтому папа летал на Гавайи. Он должен был увидеться с одним специалистом, — её глаза были в слезах. — Я была так зла, и мне было так больно, когда я узнала. Я смотрела на них, и мне хотелось… кричать и наорать на них, — по щеке сползла слеза, и она смахнула её.
— Мне так жаль, — я обняла её, жалея, что не могу рассказать правду об её отце. Я пыталась бороться со слезами, но проиграла. Я не была плаксой, но куча дерьма, свалившаяся сегодня на меня, продолжала расти.
Люди проходили мимо нас и глазели. Я смотрела на них, и несколько, у которых хватило чувство приличия, отворачивались. Остальные придурки продолжали глазеть на нас и шептались.
Я почувствовала спиной странное тепло, и затем услышала голос Торина.
— Как ты?
Я оглянулась через плечо и увидела, что он изучает нас обеспокоенным взглядом.
Рейн освободилась из моих рук и обняла его. Злость, которую я к ней чувствовала, испарилась. Должно быть, последние несколько месяцев были тяжелыми для неё. Во-первых, она чуть не умерла из-за странного несчастного случая, теперь умер её отец. Хуже всего было то, что я не могла ей это сказать.
Чувствуя беспомощность и злость на себя, я достала учебники для следующих занятий и закрыла свой шкафчик. Когда я посмотрела туда, где стояли Рейн с Торином, их уже не было. Я искала их среди студентов и шкафчиков, но в коридоре их не было. Словно они испарились в воздухе. Странно.
Качая головой, я пошла на следующий урок.
Я была на пути к кабинету по математике, когда кто-то схватил меня за руку и коридор потерял свои очертания. В следующую секунду я стояла в совершенной темноте. Только один человек мог двигаться настолько быстро.
Эхо.
Серьезно, я буду убивать его медленно и болезненно. Проблема в том, что, скорее всего, он самоисцелится или будет преследовать меня, так как я могу видеть души.
Я пыталась нащупать переключатель, и моя рука накрыла его. Свет залил крошечную комнатку. Мы находились в кайвилльском школьном чулане для зажиманий. Эхо сердито смотрел на меня. Я привыкла видеть его ухмыляющимся, поэтому это свирепое выражение казалось странным. Всё же…
Я толкнула его в грудь.
— Что не так с тобой? Ты не можешь просто так взять и перехватить меня по середине коридора. Нас могли заметить.
Он резко ответил.
— Будто меня волнует, что они подумают.
— Меня волнует.
— С каких это пор? Ты ведь ненавидишь это место.
— Всегда волновало, и иногда мне здесь нравится.
— Чертовы Норны. Ты бы здесь не была, если бы они не вмешались в твою память, — он наклонился и пригвоздил меня взглядом своих волчьих глаз, которые теперь были практически полностью золотыми. У него, на самом деле, были великолепные глаза: золотистые с зеленым по краям, они менялись в зависимости от его настроения.
— Вернемся к более важному, — сказал он. — Кто заставил тебя плакать?
— Никто, — я повернулась, чтобы уйти.
Он надавил рукой на дверь, не давая мне открыть её.
— Какой-то Смертный, который воздух лишь зря тратит, заставил тебя плакать, Кора, и я хочу знать, кто это, чтобы снять с него шкуру живьём и лично отправить его никчемную душу на остров, где он будет молить о повторной смерти.
Он, действительно, невозможен.
— Кончай с угрозами о повторной смерти. Ты не убиваешь.
— Всё бывает в первый раз, — тут же ответил он. — Кто это?
Я проигнорировала вопрос.
— А тебя можно убить?
— Отрубив голову, но никто бы не осмелился попробовать, если только не хочет умереть.
— Правда? Я не хочу умирать, но мне так нравится представлять тебя безголовым.
Он засмеялся.
— Хватит увиливать, куколка. Из-за кого ты плачешь?
— Не из-за кого. Я увидела в кафетерии отца Рейн, и она сказала мне, что у него нашли опухоль мозга, и он умирает, и я просто не выдержала, потому что он замечательный человек, и она, действительно, была очень близка с ним…
Мой голос сорвался, когда он притянул меня к себе. На какой-то момент я позволила ему так держать меня. От него пахло кожей, улицей и этим мускусным ароматом, от которого мне хотелось уткнуться ему в шею. На прошлых выходных, когда я не сводила себя с ума, меня дразнили мысли о его чувственных губах и их прикосновениях. Прямо сейчас стоило мне поднять голову, и мы бы поцеловались.
— Все хорошо, — нежно сказал он, его теплое дыхание овеяло мой лоб.
Мои ноги подогнулись, и дыхание участилось. Он только все усугубил, когда начал водить круги у меня по спине. Я поддалась соблазну, повернула голову и уткнулась в изгиб его шеи, чтобы лучше почувствовать его запах. Я вдохнула.
Он отстранился и усмехнулся, словно догадался.
— Я не очень понимаю, как то, что ты увидела его в кафетерии, связано с твоими слезами, — прошептал он, — но обещаю тебе, это не то, что ты думаешь.
Он относился ко мне покровительственно, и мысли о поцелуе мгновенно испарились.
— Я видела его душу, Эхо.
— Я понял это с первого раза, — он притянул меня к себе и положил подбородок на макушку моей головы.
— Это значит, что он умер, — сказала я.
— Нет, не умер.
— Да, он мертв.
— Он не мог умереть.
Я выбралась из его рук. Когда он подошел ближе, мне больше некуда было идти, и я уперлась обеими руками в его грудь.
— Стой и слушай.
— Но мне нравится обнимать тебя.
Я кинула в него злобный взгляд.
— Не говори такие вещи. Он пытался мне что-то сказать. А затем исчез.
Эхо покачал головой, накрывая мои руки своими.
— Это невозможно. Я бы знал, если бы за ним отправили жнеца. Я должен был забрать его душу, но дал ему отсрочку несколько месяцев назад. Ни один жнец теперь не может и коснуться его.
Я затрясла головой.
— Что?
— Он умирал в какой-то деревне в Центральной Америке, но по просьбе одной Валькирии, которая теперь мне должна, я не забрал его душу, — он погладил мои руки, снова отвлекая.
Я отдернула руки от его груди и подняла их.
— Ладно, прекрати. Ты не можешь продолжать кидаться в меня словами, не объясняя их значения. Это сводит меня с ума. Что за Валькирии? Норны? Чертоги Хель? Не можешь объяснить сейчас, так не продолжай говорить. Я иду на урок, а после школы сразу домой. Там все и объяснишь.
Он ухмыльнулся.
— Что?
— Мне нравится, когда ты такая властная. Это очень… возбуждает, — его усмешка стала порочной.
Я закачала головой. Я никогда не встречала человека с настолько односторонними мыслями.
— Только я начинаю видеть в тебе что-то небезнадежное, как ты открываешь свой рот и все портишь, — я подошла к двери, но он надавил на нее. — Эхо…
— Ты не можешь просто взять и выйти из чулана в коридор, полный Смертных. Они не только тупые, но и напугать их проще простого, как стаю рыб. Я помогу, пока ты не научишься активировать руны и становиться невидимой. Подойди ближе.
— Разве не ты минуту назад сказал, что тебе плевать, что они подумают?
— Мне да, но не тебе, — он обвил рукой мою талию, притянул к себе и ухмыльнулся, когда я вся сжалась. — Доверься мне.
Как раз этого я не могла позволить себе.
— Только сейчас.
Он усмехнулся, и эта усмешка прозвучала мрачно, предвещая неприятности для меня. Его кожу разукрасили руны. Он достал из заднего кармана клинок и начал рисовать на двери так быстро, что его рука потеряла очертания. Когда он остановился, дверь изменилась и начала колебаться, пока не сформировалась в портал. Я могла видеть, как мимо пробегают студенты, некоторые шли в кафетерий на второй ланч, в то время как другие спешили по кабинетам. Нас никто не замечал.