— Да, я слышал.
— Но как это попало в раковину? — я прекращаю подметать, опираюсь на метлу и смотрю на темное отверстие слива.
— Это странно.... — говорит Джуд, искоса поглядывая. — Когда все двери были заперты.
— Я не ходила во сне!
— Ладно, ладно, — он поднимает руки. — Тогда я снова начинаю думать, что это был твой новый парень.
— Не называй его так.
— Или, может быть, твой другой новый парень...
— Пожалуйста, скажи мне, что ты говоришь не о Томе.
— Почему бы и нет? — Джуд пожимает плечами. — Он всегда за тобой приглядывает. И он полный придурок — он мог напиться, попытаться вломиться в дом и сбить все дерьмо с полок.
В некотором смысле, хаотичный беспорядок больше похож на Тома, чем на Дейна, от которого я ожидала бы чего-то гораздо более... продуманного.
— Но это тоже не имеет смысла, — размышляю я. — Потому что, когда я впервые услышала пианино, Том еще не начал здесь работать.
— Пианино?
— Да. Впервые я услышала, как оно играет, в первый вечер, когда мы приехали. Я еще не встречалась с Томом и даже не звонила ему.
— Верно... — в тоне Джуда нет ничего очевидного, но что-то в выражении его лица, в легкой складке губ начинает выводить меня из себя.
— Я слышала игру на пианино!
— Никто не говорил обратного.
— Твое лицо говорит само за себя.
— Расслабься, Реми, — Джуд закатывает глаза. — Я верю тебе насчет твоего жуткого волшебного пианино.
Я слишком грубо откладываю метлу в сторону, так что она соскальзывает с края стойки и со стуком падает на пол.
— Кто-то вламывается в наш дом, Джуд! Это серьезно! Они действительно могут причинить нам вред, а шериф ни хрена не делает!
Джуд поднимает метлу и вешает ее как положено у задней двери.
— Это, наверное, дети, те же, кто вламывался сюда раньше. Или животное, или черт, кто знает? Я не думаю, что нам нужно переходить к психопату-убийце.
— Круто, круто... — я киваю головой, скрестив руки на груди. — Будем надеяться, что ты прав, поскольку альтернатива — это то, что нас расчленят в наших постелях!
Джуд без улыбки кивает мне головой.
— Реми, я говорю это с любовью... Ты чертовски напряжена. Мы здесь на природе…тебе стоит пойти прогуляться или что-то в этом роде.
— Ты советуешь мне немного размяться? — господи, я, должно быть, не в себе.
— Я беспокоюсь о тебе, — серьезно говорит Джуд. — Дело не только в Гидеоне — ты все время изматываешь себя, не спишь, забываешь что-то, затеваешь драки, и, без обид, выглядишь как абсолютное дерьмо собачье...
— С чего бы мне обижаться на все это?
— Я начинаю беспокоиться, что если я когда-нибудь поступлю в колледж, ты взорвешься.
— Никаких «если» — ты пойдешь. И со мной все будет в порядке.
— Если ты так говоришь.
Брови Джуда поднимаются так высоко, что скрываются под волосами.
— Я в порядке! На самом деле я потрясающе выгляжу и шериф спрашивал о моем уходе за кожей.
Губы Джуда кривятся.
— Ему следовало спросить у меня, я выгляжу ни на день не старше четырнадцати.
— Не недооценивай себя, ты мог бы сойти за шестнадцатилетку с половиной.
* * *
Джуд присоединяется ко мне за завтраком у Эммы, его мопед брошен на заднее сиденье «Бронко», чтобы он мог самостоятельно добраться домой, пока я загружаю наши припасы.
Ему требуется всего около пяти минут, чтобы съесть яйцо-пашот на тосте и допить кофе.
— Куда ты торопишься? — спрашиваю я, когда он выскакивает из кабинки прежде, чем я успеваю наполовину расправиться со своим омлетом.
— У меня куча дел.
— В сарае? — многозначительно спрашиваю я.
— Ага, — отвечает Джуд.
— Как дела?
— Примерно наполовину готово.
Он моргает, что не является хорошим знаком. Джуд всегда так говорил.
Я нажимаю чуть сильнее:
— Ты нашел что-нибудь стоящее для продажи?
— Несколько вещей.
— Ладно. Что ж…
— Увидимся позже! — он едва машет рукой, прежде чем выскочить за дверь.
— Он что, только что поел и бросил тебя? — Эмма подходит к столу со свежим латте в руке. Она ставит его передо мной, а затем садится в другом конце кабинки, занимая место Джуда, пока оно не успело остыть.
— Я всегда плачу по счету, так что… не больше, чем обычно.
Эмма смеется. Ее волосы собраны в высокую прическу, оранжевые завитки спадают вниз. Сейчас, когда на дворе октябрь, на ней фартук с рисунком в виде паутины, а ногти накрашены в черный цвет. С потолка свисают бумажные летучие мыши, а в вазочках с бутонами на столешницах — по одной розе чернильно-темного цвета.
Пенка на моем латте — это колеблющаяся луна, слегка припорошенная корицей.
— Не лучшая твоя работа, — поддразниваю я.
— О, ты должна была заметить, — Эмма хмурится. — Я думаю, что эта куча хлама, наконец, на последнем издыхании...