Я не хотел использовать это слово в конце, но когда оно произносится, мне кажется, что это правильно…
Я люблю ее.
Я понял это, когда весь вечер ходил за ней по пятам, наблюдая за забавными выражениями ее лица, слыша этот громкий, кудахчущий смех, наблюдая за ее ужасными танцами… Я знал, что наблюдаю за своим самым дорогим, любимым человеком — единственным, кто принес мне счастье за последние годы… моей совершенно несовершенной Реми.
И я понял это наверняка, когда увидел ее лежащей на земле, окровавленную, в меньшинстве, но продолжающую сражаться. Это был первый раз в моей жизни, когда я почувствовал желание не просто сражаться, но и убивать. Потому что я знал, что сделаю все, чтобы спасти ее.
— Я люблю тебя, — говорю я Реми.
Ее рот открывается в шоке.
— Мне нравится твой энтузиазм в работе и твое упрямство. Мне нравится, как ты понимаешь меня и как усердно ты работаешь, чтобы понять себя. Мне нравится, что ты храбрая, и ты дерзкая, и ты хочешь правды...
Я беру ее за руку и переплетаю свои пальцы с ее.
— Иногда правда чертовски ранит, и это пугает…Я не хочу признаваться тебе в тех дерьмовых вещах, которые я совершал, в том, как я облажался... потому что я боюсь, что ты не сможешь полюбить меня в ответ, если узнаешь, кто я на самом деле. Но ты вообще не сможешь любить меня, если не попробуешь.
Реми моргает, и две слезинки стекают по обе стороны ее лица, пока не соединяются под подбородком.
— Спрашивай меня о чем угодно, Реми. Я скажу тебе правду.
Ее ресницы влажные и черные вокруг ясных голубых глаз цвета залитого солнцем моря. Море, в котором я мог бы плавать вечно.
Она шепчет:
— Что случилось с Томом?
— Я был ревнивым ослом, — сразу говорю я. — Я затеял с ним драку и я бы подрался с ним.
— Я говорю о потолке в танцевальном зале. Кто-то перепилил балки.
— Я этого не делал. Я никогда не был у тебя на чердаке.
Реми закусывает губу, выражение ее лица обеспокоенное.
— А как же Гидеон? — выпаливает она.
— Что с ним?
— Где он?
Я замолкаю, чувствуя, что мы ступили на зыбкую почву.
Реми замечает мою нерешительность, и выражение ее лица смягчается. Она отступает от меня на полшага.
— Ты видел его, не так ли?
— Я…
— Правду, Дейн. Ты обещал.
Я закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов.
Я не буду лгать Реми. Больше нет.
— Да, — признаю я. — Я видел его.
— О боже мой... — шепчет она.
— Но я не причинял ему вреда! Черт, Реми, я даже показал ему, где ты живешь... И у меня было сильное искушение этого не делать. Я хотел сказать ему, чтобы он возвращался в Новый Орлеан и держался подальше от моей дороги, но я старался больше не быть таким куском дерьма.
Она мне не верит. Я вижу это по ее лицу, замешательство и страх…страх передо мной.
Я делаю шаг к ней, и она вздрагивает. Вместо этого я останавливаюсь и стою неподвижно.
— Я не причинил ему вреда, — повторяю я. — Я никому не причинил вреда, — я киваю головой в сторону шерифа и его поверженных помощников. — Кроме этих придурков там, сзади.
— Мне нужно задать тебе последний вопрос... — губы Реми дрожат.
Я не знаю, о чем она собирается спросить, но я полон решимости ответить честно, чего бы мне это ни стоило. Другого шанса на доверие между нами нет.
— Как умер твой сын?
Давление на мою грудь становится мгновенным и сокрушительным, а искушение солгать — это черный ветер, воющий в моих ушах. Я не хочу говорить эту правду — я даже не хочу вспоминать о ней.
Это правда, которой я боюсь больше всего, потому что чувство вины может убить меня. Это может разорвать меня на части.
Но держать это внутри убивает меня каждый день.
— Он утонул, — выдыхаю я. — В нашей ванне.
Реми выдыхает, и ее плечи опускаются. Все ее тело расслабляется, и вместо страха и гнева остается только печаль.
— Мне жаль, — говорит она.
Слезы текут по моим щекам, горячие и обжигающие.
— Не отдавай мне сочувствие… это была моя вина.
Слова причиняют такую боль, что я едва могу их произнести, но они правдивы, и я говорю серьезно — я заслуживаю этих страданий и многого другого.
Горькая чернота внутри меня — это ледяной шторм, который бушует повсюду, замораживая и разрезая мои внутренности — онемение, затем боль, затем еще большее онемение в бесконечном цикле.