— Мангуст, нас глушат. Но атаку мы отразили.
— Потери?
— Два триста, — и чуть тише добавил, — один двести.
— Мангуст, я рад что ты жив, чертяга, — я уже понимал, что взвод, находящийся на передовой, уничтожен. А рация досталась врагу, который старается ввести меня в заблуждение.
Говоривший не понял о каких «птичках» я говорил, посчитав, что я говорю о коптерах. На самом деле эта фраза была частью пароля, и должен был последовать ответ: «птички рано или поздно улетают из гнезда».
— А что с на-на-ми буд… — стала прерываться связь, при чём у говорившего это получалось довольно фальшиво.
Переключив волну, я связался с артиллеристами, и передав координаты, приказал открыть огонь. После этого я связался со штабом и доложил, что врагу досталась радиостанция. Мой мозг очень долго «любили», и после окончания артналёта приказали провести разведку боем.
Посылали нас не искать выживших. Враг никогда их не оставлял. Просто командование и меня волновал вопрос связи. Ведь в том квадрате я потерял четыре коптёра, которые вырубались почти на одном и том же расстоянии. И нужно было позарез выяснить, что за новую РЭБ (радиоэлектронная борьба) начал использовать враг.
К тому же огромный сектор остался без контроля, и что там происходит у меня не было ни малейшего представления. Одно радовало, связь с опорниками, расположенными в нескольких километрах по правому флангу, у меня всё ещё была. Именно от них мы и узнали, что час назад взвод Беркута вёл бой.
Когда артиллерия закончила «вспахивать» позицию, захваченную врагом, я отправил в тот квадрат три разведгруппы, усилив их бронетехникой.
Мы ждали до позднего вечера, но вернулась из боя всего одна группа…
От бойцов я узнал, что один из важнейших опорников, перекрывающих дорогу к городу, захвачен врагом. И что по этой самой дороге едет колонна с техникой.
Вызвав штаб и сообщив полученную информацию, я выдвинулся на окраину города. Дорога вела именно в то место, куда ехал и я. И раз противник нашёл способ глушить нашу связь, то кому-то нужно принимать решения на месте. А учитывая, что комбрига неделю назад увезли с осколочным, то старшим был именно я.
Бой длился два дня. И хоть враг пробился на окраины, мы выбили его и вернули утраченные позиции.
Но одним из приятных моментов был захват РЭБ противника. Сначала мы очень обрадовались, что получилось захвати его в целости, однако совсем скоро мы поняли, что ошибались.
Через сутки после того, как чекисты забрали захваченную технику, к нам на пяти вертолётах прилетели врачи, на которых были надеты УЗК. От них я узнал, что прибор был поврежден несколькими пулями, но прежде чем они это выяснили несколько инженеров и чекистов, получили смертельную дозу неизвестного излучения.
И когда нашу бригаду построили для проверки, то прибор, чем-то похожий на счётчик Гейгера, несколько раз срабатывал, после чего солдат и офицеров выводили из строя и вели в сторону вертолётов. Когда ко мне подошли врачи, у меня не было сомнений что счётчик запищит. После захвата РЭБ я разве что не ползал у прибора, стараясь понять, как он работает. К тому же с того дня меня несколько раз рвало, да и волосы начали выпадать. Только до этого я думал, что это из-за сильнейшего переутомления, связанного с событиями прошедших дней.
УИИИИУ — УИИИИИИИИУ — запищал незнакомый мне аппарат.
Умирал я страшно. Тошнота, гниющая плоть, слепота и наконец-то занавес.
В новом мире я очнулся три года назад. В теле двенадцатилетнего пацана. Насколько я успел понять, у бывшего владельца тела была спонтанная инициация. На него напала стая волков, от которой у него не было шансов отбиться. Судя по отметине на правой ноге, тот бой он проиграл, и когда его дар пробудился, он вместе с собой забрал всех хищников.
А в пустое тело уже вселился я. Благо я со временем вспомнил всю жизнь Константина Сергеевича Селезнева. Как всё это со мной произошло у меня не было объяснений. Можно было гадать о том, что вмешались потусторонние силы или моя душа попала в новый мир из-за неизвестного излучения РЭБ… Но сколько не гадай, а ответ на этот вопрос я вряд ли когда-нибудь найду.
Про события в лесу я ничего не помнил. О том дне мне рассказала мама. МАМА! Как же было непривычно произносить это слово.
Когда я впервые открыл глаза, а мои руки и ноги не реагировали, я сильно испугался. На войне мне не раз приходилось бывать в госпитале. Чаще забирал своих сослуживцев, находившихся там на лечении. Один из них рассказал, что лежал в палате с молодым парнем, у которого было парализовано всё тело. И он мог шевелить только глазами.