Сегодня тоже праздник праздника, день для Музы не из легких. Но поскольку Гример однажды, положившись на себя в этом двойном празднике, еле уцелел, он и сам перестал быть таким уж сдержанным. И почти прямо с порога, едва Муза сняла с него плащ, сунула в сушилку и, прижимаясь к его спине своим лицом, обняв его сзади обеими руками, повела в столовую, Гример сообщил Музе о визите Таможенника, и предложении, и о решении, которое надо сообщить завтра. Но первый вопрос, который задала Муза, был для Гримера неожиданным, — просчитывая все варианты — с одной стороны, в плоскости нравственности, с другой стороны, в плоскости исполнения воли судьбы, которая принадлежит лично Гримеру (в основном, жизнью людей распоряжается общественная судьба, например, в данном случае — Города), Гример совершенно забыл одну весьма существенную, как оказалось, вещь.
— А сроки, — спросила его Муза, — перенесены? Ведь это двойной объем работы…
— Тройной, — сказал Гример и сел в кресло, погрузившись в него и одновременно в размышление по этому поводу. И вспомнил, что об этом не было сказано ни одного слова, следовательно, ни о каких переносах речи быть не могло.
— Ну, если так, то, собственно говоря, о чем думать, — сказала Муза, — я думаю, тебе одного урока достаточно. Покажи умному перо — он тебе покажет лису, съевшую курицу.
— При чем тут лиса, — сказал Гример, думая о своем.
И во время объяснения Музы, при чем тут и Таможенник, и лиса, и курица, Гример, не слушая ее, неожиданно что-то вдруг определил для себя, — так идущий по воду, найдя золото, бежит домой, а не к колодцу, — понял, утвердился в этой мысли и перевел разговор совсем на другую тему, тема эта была разработана нашей парой до такой степени, что стоило только, например, показать язык корытцем и, чуть высунув, пошевелить им, как… И лишь сделать губы как бы произносящими буквы у-о…
— Подожди, — сказала Муза, — ты что-то решил, и я решила, и, по-моему, тут нет двух мнений…
И она выразила мысль, что ей ждать его после Комиссии каждый раз невыносимо, а мучиться возможным Уходом не только не доставляет никакого удовольствия, а более того… и что в сегодняшнем визите она видит знак судьбы, которая ему-де посылает испытание, напоминая прошлогодний урок, из которого следует, что все похожие случаи должны не вызывать у него никаких желаний и никаких размышлений…
Надо сказать, что если б Гример в этот вечер думал так, как думала она, или его не занимало одно уже принятое решение, или, скажем так, для верности, желание и он выслушал бы все доводы Музы, то, может быть, и не произошло в Городе того, что в нем произойдет. Но разве Гример мог всерьез слушать Музу, когда у него самого появилось вдохновение? Хотя, надо отдать должное музам, они всегда совершенно бывают правы. Но, я вижу, у вас появилось сомнение, что, мол, событие может произойти и без моего Гримера. Да, и может, и произойдет. Но не обязательно теперь, и даже обязательно не теперь. Для того чтобы событие произошло, в равной степени необходимы и готовность его произойти, и тот, кто событие приводит в движение. Не будь моего Гримера, не было бы этого романа, был бы другой, может, с таким же эпилогом, но не сегодня, и иные люди иначе приводили бы в движение время. Тут уж я уверен в этом, как уверен бывает трезвый и не слепой человек, что перед ним береза, когда он стоит перед ней и видит ее…
Ах, береза, как мягок и бел твой ствол, как он нежен и приятен под пальцами рук…
Пальцы становятся теплыми и такими чуткими, как будто слышат бересту, и шорох пальцев, и ветер, с тихим шелестом трогающий надорванные ворсинки кожи березы…
VI
И Муза на этот раз уступила ему… Она положила руки Гримеру на плечи, возле шеи, скользнула по гладкой и холодноватой коже вниз, нагнула голову и прижалась вся, тихо и нежно. И если бы свершилось все, что задумал Гример, и если бы перевернул он мир и тот стал формой и материалом его самых тайных желаний, все равно вот так же бы ложились руки на плечи. Все равно вот так же губы, пальцы ощущали, как набухает тело и как обрывается мысль на полузвуке, полуфразе, полумысли… И начинает двигаться свет против часовой стрелки, мешая ряды цифр и порядковые номера поясов. Муза знала это, Гример этого не знал, и он качнул воздух, и поднялся ветер, и надул парус, и красные весла опустились в воду, и поднялся столб огня, и поднял лодку на гребне своем, с белым парусом и красными веслами. И ударила молния, и раскинулись ее ветви по небу, и заслонила она от медленного огня лодку, а потом корни ее проросли сквозь лодку, и вспыхнула она, и медленно-медленно горящая лодка полетела обратно в море и легла на его спокойные волны, и погасли красные весла, и клочок обгоревшего паруса медленно потащил ее к берегу, полуживую, обгорелую, розовую…