— Сам бы я никогда до такого не додумался, — сказал Абель.
— Ну откуда вы знаете? — возразил Карье.
— Да, но кто они — эти люди? — осведомился Абель, не особенно надеясь на ответ. — И почему вы хотите, чтобы они поубивали друг друга?
— Да разные люди. Разные надоедливые людишки, которые путаются под ногами и грозят помешать. Но давайте поговорим о главной вашей обязанности. Она состоит в том, чтобы вовлечь в эту операцию максимум действующих лиц и создать максимум ложных направлений — впрочем, они и так все ложные, то есть в каком-то смысле настоящие, но не будем отвлекаться. Мы подбросим в круг этих лиц несколько экземпляров документации Патийо. Вот тут-то вам и карты в руки. В указанный момент вы должны будете распространить эти бумаги. Элементарная задача.
— А вдруг я не справлюсь, — робко заметил Абель. — Я ведь в таких делах ничего не смыслю, у меня нет опыта...
— Ну как же нет?! — воскликнул Карье, указывая на картонку.
— Ах, да, — согласился Абель.
Под этой покорной констатацией таилась уверенность: теперь Абелю стали ясны почти все пружины этого дела. Но за его уверенностью таился другой вопрос: в картонке лежали два предмета — пачка бумаг и кубик. Бумаги вполне могли быть фальшивыми, ну и бог с ними, а вот кубик-то вибрировал по-настоящему. Можно ли быть подделкой и вибрировать по-настоящему? И в этом ли состоит проблема? Абель до поры скрыл сомнения под маской безразличия и произнес традиционную формулу:
— Я ведь могу и отказаться.
— Нет.
— Но ведь имею же я право?..
— Только не в вашем случае.
— В моем случае? — повторил Абель.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, — сказал Карье. — 11 ноября.
— Ах, да, — шепнул Абель.
— Само собой разумеется, что за работу вам будут платить, — уточнил Карье.
— Конечно, — сказал Абель, вставая. — А теперь мне пора домой.
— Хорошо, тогда до субботы, — ответил Карье. — У меня в Нантере. Я вас познакомлю с Паркинсоном.
Абель повернулся к двери и тут заметил у своих ног, на полу, шляпную картонку. Он поднял ее, словно желая попрощаться, а может быть, и в самом деле желая попрощаться, и машинально, а может быть, и не машинально тихонько перевернул вверх дном. Давно привыкнув к загадочному явлению, он тут же расслышал щелчок и легкое жужжание, вызванные этим поворотом; двое других сидели слишком далеко и не обратили на его жест никакого внимания. Абель положил картонку на кресло все так же, вверх дном, вместе с ее жужжащей и вибрирующей начинкой, и взглянул на господина Хааса.
— Господин Хаас, — сказал он, — в этой картонке есть одна вещь, что-то вроде кубика.
Это заявление господин Хаас подтвердил скупым, почти незаметным прищуром.
— Мне безразлично, что это, — продолжал Абель, — я просто хотел бы узнать, из чего он сделан. Такого материала я никогда не встречал.
Это заявление господин Хаас прокомментировал скупой, почти незаметной ухмылкой и фразой истинного эрудита.
— Из этого материала делают мечты, — промолвил господин Хаас.
— Ладно, — сказал Абель.
И вышел.
Он решил спуститься по лестнице и с площадки второго этажа увидел холл и ковер на полу. Как он и предполагал, только взгляд сверху позволял охватить рисунок целиком. Это было огромное старозаветное восточное судно с тремя или пятью рядами весел и, разумеется, с парусами, явно предназначенное для спасения от потопа. И в самом деле, оно было набито под завязку великим множеством предметов и существ: животными в парах, всеми видами кустов и трав, невероятным скоплением вещей — словом, образцами всего, что имелось на земле. То, что Абель принимал за бессмысленное нагромождение разрозненных деталей, теперь предстало перед ним идеальной системой, полным каталогом природы и культуры, составленным тщательно и с умом. И что-то от этой системы, от этого ковчега, пересекавшего наискось пространство из джута и льна, было в жизни самого Абеля: непостижимая и невнятная на уровне первого этажа, она освещалась новой логикой, стоило взглянуть на нее с верхних ступеней дома господина Хааса.
Холод на улице привел его в чувство. Он спустился по бульвару Османна медленным шагом, стараясь ни о чем не думать, но все-таки шагая и думая, только очень-очень осторожно, в каком-то неосознанном ожидании.