Наверное, надо лечь и попытаться уснуть, иначе завтра я буду совсем развалиной, и ты увидишь, какой я дряхлый и немощный. Сейчас мне не верится в это, потому что влитые тобой силы все еще бушуют во мне, и я готов сделать что-нибудь невероятное — выйти на бой с Драконом, не имея даже простенького меча, унести тебя на край света и взлететь, оттолкнувшись от этого края. Я пришел в твою землю, ведомый какой-то божественной силой. Ты спросила, почему я выбрал этот город… Разве можно объяснить это, моя глупышка? Видимо, меня посетило прозрение, и я понял, что на свете не осталось других городов, кроме одного крошечного пятнышка на карте. Я даже не слышал его имени до тех пор, пока ты не позвала меня.
Я произнес слово "судьба", и ты засмеялась. Ты не поверила мне. Но как иначе можно назвать и внезапную гибель Джейн, и все, что случилось позже и сделало меня таким, каков я есть сейчас, чтобы ты могла довериться мне? Судьба. Она испытывала меня сорок семь лет и наконец решила, что я достоин награды.
Больше я ничего не попрошу, клянусь! Даже того, чтобы ты осталась со мной. Ведь я знаю, что этого все равно не произойдет, сколько бы я не молился. И не потому, что я на самом деле плохой католик, но потому, что ты слишком великолепна для меня. Как звезда, которую можно открыть и даже дать ей имя, но от этого она не станет ближе ни на милю.
Моя русская звездочка, сейчас я лягу рядом с тобой и поцелую россыпь родинок на твоей щеке, чтобы прогнать то опасное, что вновь настигает тебя. И ты снова потрешься о меня носом, и какое-нибудь слово прорвется наружу из недоступного мира твоих снов. И мы уснем…
Глава 6
Ночь я провела беспокойно, потому что уже отвыкла делить с кем-либо постель. Мне не снилось никаких историй, но все же сны были яркими: цветные пятна, сочные, как на полотнах моего любимого сумасшедшего Ван Гога, наплывали друг на друга, то сливаясь, то отталкиваясь, словно весенние льдины. И в этом причудливом зрелище было что-то зловещее…
— Ты стонала во сне, — сказал Пол, когда я открыла глаза. — Я хотел будить, потом поцеловал тебя, и ты… стала спать тихо.
Он сидел на краю дивана, одетый в махровый халат, большой и мягкий, как плюшевый медведь. Рядом на столике исходили паром две чашки кофе. Пол виновато сказал:
— Я не знаю, любишь ты кофе или нет.
— Люблю, — ответила я, думая совсем не о кофе.
Пол улыбнулся, приподняв верхнюю губу, подал мне чашку и освободившейся рукой провел по моему плечу. От ладони его исходила ощутимая вибрация, тотчас разбежавшаяся по моему телу. Чтобы отвлечься, я поспешно сделала глоток.
— Что это за кофе? — удивилась я незнакомому вкусу.
Он с гордостью признался, что привез его с собой из Лондона.
— Я знал, что здесь такого не будет. Это мой любимый.
— А я думала, что в Англии пьют только чай.
— Пьют, — согласился Пол. — Принято приносить утром чай… близким. Но я пью кофе.
— Потому что ты не типичный англичанин? Разве это так уж плохо быть типичным англичанином?
— Нет. Но я всегда хотел… как это? Потрясти буржуа.
Для учителя это было более, чем неожиданное признание.
— Чем, Пол?
— Моими… — он внезапно замолчал и потер высокий лоб. — О…
— Пол, ты — сплошная загадка. Ты был коммунистом?
Его ясные глаза удивленно раскрылись:
— Коммунистом? О нет. Нет. Я… потом, хорошо? Я потом буду рассказывать.
— Как твоя нога?
— Нога? О, почти не болит. Завтра я должен идти в школу.
— Ты преподаешь в школе?
— Это называется лицей. Я учу детей английскому. Они так хорошо говорят! Я удивился, — засмеявшись, он добавил: — Только они все торгуют.
— Чем торгуют?
Он пожал плечами:
— Не знаю. Я только вижу… Они передают что-то, считают деньги. Я думал, это будет лицей, как у Пушкина.
— Пол! — протянула я с укоризной. — Разве Англия та же, что была во времена Шекспира?
Он согласился:
— Нет. Конечно, нет. Глупо, что я надеялся…
Вдруг Пол отставил чашку и коснулся пальцем моей щеки:
— Родинки… Они еще здесь.
— Разве они могут исчезнуть?
— Не знаю. Я боялся спать. Я думал… вдруг ты исчезнешь? Я тебя сторожил. А ты стонала…
Его губы растянулись и напряглись, и я поняла, что Пол едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня. Я протянула руку, он вжался лицом в мою ладонь и опять застонал, как от боли. Так и не допив кофе, я поставила чашку, и Пол потянулся к моему лицу. В его обычно невозмутимых глазах было столько робости, что у меня сжалось сердце.
"А вдруг он уже правда меня любит? — ужаснулась я. — Что же с нами будет?" Но стоило Полу обнять меня, как страх отступил и исчез, будто его и не было. Даже в исходившей от его тела страсти было успокоение. Я потянула поясок халата и погрузилась в его тепло.