— Откуда ты столько знаешь о Западе?
Мама возмущенно пожала плечами:
— Ну, я же смотрю передачи! Сейчас их столько… И о Европе, и об Америке. Постой, он ведь англичанин, я ничего не перепутала?
— Он живет в Лондоне. Это столица Великобритании.
Она шлепнула меня по руке:
— Думаешь, я малограмотная? Я стала домохозяйкой по желанию, а не потому, что меня выгнали с работы.
Раньше моя мама вела в школе уроки домоводства. В первом классе я слегка стыдилась этого, потому что "труды" считались второстепенным предметом. Но, подрастая, начала понимать, что в маме соединилось все, что должно быть в женщине, — неуловимый шарм, неподдельная доброта, хорошая голова и золотые руки. Мне из этого ничего не передалось. Они с отцом до сих пор вели образ жизни "старых коммунальщиков" — друзья засиживались у них на кухне далеко за полночь, и это были и мамины друзья в том числе.
Уходя из школы, она оправдывалась перед каждым, хотя никто ее и не обвинял: "Все равно ведь ничего не платят. Я заказами больше заработаю". И ее надежды оправдались в первый же месяц. Теперь они с отцом жили на ее деньги, потому что медикам зарплату выдавали только время от времени. Мама и меня пыталась привлечь к своему "бизнесу", как она гордо именовала пошив дамской одежды, но мои руки отказывались держать что-либо, кроме карандаша и кисти. Маме я не говорила, что все еще продолжаю рисовать. Она пугалась так, словно это желание уже само по себе являлось признаком рецидива.
Мы так и не успели до конца выяснить степень маминой географической эрудиции, потому что вошел отец и так посмотрел на нее, что меня просто вынесло из кухни. Когда я вошла в комнату, Пол стоял у окна, спиной к нему, а Рита рядом. Так близко, что я физически почувствовала, как истомился Пол от желания отодвинуться. Рита непринужденно болтала, и он поддерживал беседу, но стоило мне появиться, как Пол весь так и засветился.
"О чем они так долго разговаривали? — с беспокойством подумала я. — Рита умнее меня и уж куда образованнее. Наверно, ему интересно с ней…"
— Я видел твои рисунки, — радостно сообщил Пол. — Очень талантливо. Почему ты не показала?
— Мои рисунки? Разве у родителей что-нибудь осталось?
— О! Все стены в… Той комнате, где спят.
— В спальне? Да не может быть!
Он поманил меня:
— Пойдем.
Бесцеремонно бросив Риту, мы удалились, а она проводила нас таким ошеломленным взглядом, что ее подозрения проступили наружу. Но мы еще не дошли до того, чтобы заниматься любовью на родительской кровати в их же присутствии. Хотя мне и хотелось этого.
— Вот! — с гордостью сказал Пол, будто демонстрировал мне собственные работы.
Широким жестом экскурсовода он обвел стены, сплошь увешанные моими гравюрами и акварелями.
— С ума сойти! — простонала я. — Они же сами запретили мне заниматься в художественной школе.
— Как?! — поразился Пол.
— Так. Когда я заболела… Ну, я говорила тебе! У меня начались жуткие депрессии. Родители решили, что все это связано с живописью. В общем-то, они не ошиблись. У меня случались всякие видения.
Оглянувшись, я шепнула:
— И сейчас бывают. Ты только им не говори.
— Не скажу, — серьезно пообещал Пол. — Часто бывают?
— Нет, совсем редко. Это не страшно. Разве тебе никогда ничего не мерещится?
— Да, — ответил он, не рискнув повторить слово "мерещится".
Я с сомнением посмотрела в его ясные серые глаза. Было непохоже, чтобы в их глубине могло таиться безумие. Наверное, он просто решил поддержать меня. Я обняла его, и Пол слегка меня приподнял. "Ненавижу твою Англию! — подумала я, вдыхая его тепло. — Ты вернешься туда через год, и я опять останусь одна…"
В комнату с опаской заглянула мама, и он разжал руки.
— Вы что тут делаете?
— Любуемся вернисажем. Чья идея?
— Моя, — смущенно призналась она и, медленно поворачиваясь, осмотрелась. — Так кажется, что ты живешь дома. Как-то спокойнее… Кофе готов, пойдемте?
Выходя за ней следом, я растроганно проговорила:
— Надо было заварить для Пола чай. Сейчас как раз "five o'clock".
Он ткнул меня сзади в спину. Обернувшись, я поразилась тому, как Пол покраснел.
— Я не робот. Я не веду себя за… програм-миро-ван-но… — прошипел он, запинаясь.
— Ой, Пол, извини, — спохватилась я. — Это глупо с моей стороны.
— Ничего, — тут же отошел он и уже с прежним невозмутимым достоинством уселся за стол и с недоумением воззрился на Риту, Которая разговаривала по мобильному телефону, низко наклонившись над чашкой, словно так ее было хуже слышно.