— О нет, нисколько, — отвечал Гриша и подумал, что его гораздо больше утомил обед.
— Пока вам приготовят флигель, вы будете спать в гостиной, — сказала Прасковья Ефимовна. — Постель дадим хорошую.
— Как отдохнете, — продолжал Иван Матвеевич, — сделайте Кольке экзамен. А к занятиям — недельку спустя, Обвыкнете, соберетесь с силами — и жарьте. Я вам скажу, Колька — дубина. В кого только уродился!
Колька застенчиво улыбнулся, словно шла речь об его редких достоинствах.
— Сегодня я спросил: семьдесят да пятьдесят — сколько? А он — сто пятьдесят.
Застенчивая улыбка раздвинула рот Кольки до ушей, и он усиленно стал нажимать пальцем на стол. Муха освободилась из плена, покружилась над его головой и села ему на нос. Он опять поймал ее.
Прасковья Ефимовна проводила Гришу в гостиную, где стояла мебель, обитая желтым шелковым штофом.
— Ничего, что шелк, — смеясь, сказала Прасковья Ефимовна, — диван для спанья широкий и удобный; я все жду, когда истреплется штоф, потому что ненавижу желтый цвет. Это выдумка еще Мурзакевичей. Но что прикажете делать, нет сноса штофу.
Вслед за Прасковьей Ефимовной вошел в гостиную Иван Матвеевич, совсем сонный.
— Табак — курите. Ну, жена, уходи. Спать! Спать!
III
Гриша остался один. Он расстегнул чемоданчик и достал Льюиса. Через полчаса к нему должен был явиться Колька, а теперь мальчика отпустили побегать для пищеварения.
Солнце бросало в гостиную горячие лучи. Гриша спустил штору и сел в тени. Ветерок слегка колебал полотно. Но вдруг штора сильно сотряслась — кто-то ударил по ней веткой. Гриша приподнял край и увидел на террасе Сашу. Она держала длинный стебель ириса.
— Извините, я вас испугала, — негромко сказала она. — Вы читаете?
— Да.
— Я тоже люблю читать. Вчера всю ночь я читала "Доктора воров" Анри де Кока[3].
— Я не читаю романов, — сказал Гриша.
— Отчего не выйдете в сад? У нас все будут спать до пяти часов.
— Жду Колю. Он должен прийти.
— Он не придет. Я видела, как он верхом ускакал на водопой. Он никого не слушается, потому что мамаша его балует. Когда за ним накопится много шалостей, отец наказывает его. Но всего два раза в месяц.
— Следует обращаться иначе, — возразил Гриша. — Если Иван Матвеевич накажет его при мне, я уеду.
— У вас такое доброе сердце?
— Не сердце, а убеждения.
— Ардальон Петрович хвалил вас. Нет, выходите в сад. Любите вы резеду?
Гриша вышел на балкон и по широкой лестнице с резвыми деревянными перилами спустился с Сашей в сад.
— А я думал, вы тоже спите, — начал Гриша.
— Иногда, от нечего делать. Но сегодня я ни за что не заснула бы.
— У вас большой сад.
— Пятнадцать десятин. А там лес и растут чудесные трибы. Когда к нам приезжают Тоцкие, Пригожевы, и тут есть еще один священник отец Михаил, у которого много дочерей, — вот, знаете, бывает весело! Мы берем грибы, раскладываем костер, поем песни и играем в горелки. Подождите, вот резеда. Я сама сеяла ее.
Она нагнулась и проворно вырвала несколько кустиков, обдергала стебли и корешки и подала Грише.
— Воткните в петлицу. Не так. Я вижу, вы ничего не умеете!
Она укрепила цветы в петлице его сюртучка и, понюхав резеду, сказала:
— Хорошо! А все оттого, что моя резеда. Теперь смотрите. Маленький розовый куст, право, замечательный: на нем бывают белые и желтые розы. Противный Колька, мне назло сбил вчера все бутоны хлыстиком! Хотите взглянуть на Улана? Мне подарили его жеребеночком. Вот сюда по тропинке… Да идите же скорей! — крикнула она и слегка ударила Гришу ирисом по плечу.
Они прошли среди кустов малины и перешагнули низенький плетень, где были сделаны ступеньки.
— Здорово, ребята! Слышите, как заболтали индюки! Скажите же вы им что-нибудь! Вас не занимает? Пожалуйста, не подумайте, что я деревенская дура. А впрочем, думайте что угодно. Отец спит, и я дурачусь, а при нем я другая. Фролка! Улан дома?
— Дома, — отвечал хлопец лет двадцати в рубахе с расстегнутою грудью и в смушковой шапке.
— То-то! Не сметь гонять его на водопой. Вытяни из колодца воды и выведи Улана. Пускай побегает на корде.
Фролка ленивою поступью подошел к колодцу и исполнил приказание барышни. Потом отворил ворота маленькой конюшни и вывел Улана.
Улан — трехлетний жеребчик светло-рыжей масти с гнедою гривой и таким же хвостом. Саша потрепала его по шее, наблюдая, как он пьет. Фролка привязал к поводу вожжу, стал посреди двора и закричал на жеребчика. Улан вздрогнул и нехотя пробежал рысью; остановился и насторожил уши. Саша взяла из конюшни кнут и захлопала им. Улан рванулся, взвившись на дыбы. Фролка не пошатнулся — точно прирос к земле. Жеребчик покорился и начал описывать круги по двору. Саша все щелкала кнутом и причмокивала.