Материнская любовь была скорее скупой, чем ласковой и нежной. А он переживал сильно и за мать, и за брата с сестрой. Когда после войны отца направили на работу в город, он чувствовал себя главным. Эмоции и чувства бушевали в нем и этому урагану должен был быть найден выход. Его захватывало чтение, он сам пробовал писать стихи. Чувство прекрасного настолько было развито в нем, что все, что он делал, он стремился довести до идеала. Несовершенства этого мира заставляли его страдать. Так он превращался в личность богатую, но скрытную и непонятную даже для близких. Не был он покладистым и мать пару раз замахивалась на него, отчего его начинало так трясти, что она уже старалась сама обходить острые углы.
Работу Васылю дали на хлебзаводе. Фрося ездила раз в две недели, он давал буханок десять хлеба, не глядя в глаза тыкал пару карбованцев. Зимой выбираться было труднее, то дети болели,
то транспорта не было попутного. Мало что вспомнить можно из того времени. Весной уже, объявил, что будет жить в городе с офицерской вдовой и ее двумя детьми и приехал младших забирать. Но тут возмутилась бабка, его родная мать. «Детей не дам. Сам иди куда хочешь, проживем!» – стала на пороге своим маленьким телом. Спорить с матерью не решился. Уехал.
Но там не заладилось, и Фрося приняла его обратно. Гриша после того перестал с отцом разговаривать. Трудно ему было все это понять и простить. Сердце заходилось тихой яростью в груди. Но что он, мальчишка, мог сделать?
Может тема эта стоит отдельного разговора. Что там происходит после любви? Всем интересно, по каким причинам все меняется? У каждого человека может быть много своих причин. Но есть что-то общее в каждой такой истории. Случилось, влюбился, фокус максимально наведен на предмет обожания, остальное размыто. Необходимость только в одном, быть рядом и вдыхать любимый запах. Пропадает логика поступков и доверие ко всем, кто против. И вот оно твое, это Чудо. И надо дальше жить. И все хорошо сначала, но начинает проступать окружение. И как-то само собой все уравнивается. Уже и дышать легко и все признаки выздоровления на лицо. И появляется слово – обязанность, но с ним очень скоро исчезает любовь за нею и верность, да потом вообще пустота в отношениях. И все по кругу и не одну тысячу лет. Эта наша, маленькая Фрося, что она делала не так? Я смотрю на нее, вглядываюсь внимательно в это скуластое лицо. Ей нет еще и сорока. Но я вижу старуху, почерневшую от непосильного труда и сердечного горя. Узловатые руки гроздьями висят, голова повязана платком, лицо запеклось на солнце и только белые лучики морщин обрамляют горящие глаза. Они беспокойные, в них не то чтобы тревога, в них тоска. «Петро! Вставай, отгони корову», – будит она младшего сына. Он легкий на подъем, сразу схватится, побежит. Гриша не такой, долго не ложиться, выводит прописью уроки и переписывает до тех пор, пока буквы с изящным наклоном не составят узор. Утром встает с трудом, а если прикрикнешь, то обижается, натягивается как струна. Лучше лишний раз не трогать. Дочку бережет, так ей хочется, чтоб у нее было все по-другому. Легкой и счастливой жизни просит она у Бога для своих детей. Я знаю все, что с ними случится. Я знаю, как потекут их жизни. Я знаю…
Осень была в тот год теплая. Медово-яблочный аромат стоял в воздухе. Собрали неплохой урожай. Гриша шел домой со школы и всю дорогу на его лице было мечтательное выражение.
Шел ему шестнадцатый год. Он вырос, возмужал. Над верхней губой уже чернели усы, молодецкий чуб выбивался из-под кепки. Губы его шевелились, беззвучно проговаривая рифмы.
Перед глазами его стояло лицо девочки, которую он сегодня случайно встретил в школе. То была дочка директора школы – Светлана. Она не училась вместе со всеми, говорили, что у нее проблемы с сердцем и занималась она дома. Изредка появлялась в школе. Он знал о ней из разговоров, но никогда ее не видел или не замечал. Но в этот год, после каникул все вдруг настолько сильно изменились, что казалось собрался новый класс, особенно мальчики, которые вдруг стали парнями из нескладных подростков. Она сидела в стороне от всех, склонив голову над тетрадями. И когда он увидел ее, вдруг, еще только силуэт, локоны ее курчавых волос. В ту же секунду его обдало горячей волной, пальцы мелко задрожали, сердце заколотилось и на секунду ему показалось, что сейчас он задохнется. Ах Гриша, Гриша! Пропал наш Гриша.