А лето еще, ох, как не близко. Снег только сошел, и на улице, с утра особенно, было совсем свежо. Гришатка, когда выходил давать скотине корм, промерзал до самых кончиков ушей, поэтому, чтобы согреться, ему приходилось передвигаться по двору вприпрыжку. Почему-то «припрыжка» эта приходилась аккурат на самые большие лужи. Встав в самую огромную, ту, что оставалась дольше всех посреди двора, Гришатка опасливо поглядывал на окна избы - не выйдет ли батя, и отважно начинал мерить глубину отцовским сапогом. Сначала осторожно, чтобы вода не налилась в голенища, потом смелее, а потом батя выскакивал на двор, грозя хворостиной, и Гришатка снова начинал передвигаться вприпрыжку, только в два раза быстрее. Каждый раз, пробегая мимо окошка, за которым уже торчали любопытные носики сестер, он корчил страшную рожу. Сестренки скисали от смеха. Младшенькая пускала пузыри и таращилась на Гришатку, а он уж рад стараться.
Сейчас лужа почти высохла, кое-где пробивалась зеленая травка, которую успели основательно подщипать куры, и Гришатка дня два уже ломал голову - придумывал новую забаву.
Тетка Марья стояла у заборчика, которым был огорожен курятник, и разговаривала с отцом. Гришатка увидел ее и заулыбался.
- Тетка Марья! - крикнул он и побежал к ней.
Отец повернулся к нему и хотел заругаться, мол, разбудишь же сестренок, но вдруг засмеялся, глядя на него добрыми глазами.
- Гришатка, сынок, как же ты спал! - сказал он своим хриплым голосом. - Смотри-ка, Никитишна, на нем точно домовой катался, вихры в разны стороны торчат.
Тетка Марья засмеялась, обняла Гришатку одной рукой, а второй сунула ему в рот горсть сушеных ягод калины. Ягоды были вкусные, жесткие, Гришатка засунул их за щеку и оставил там, чтобы потихоньку отгрызать по малюсенькому кусочку и наслаждаться.
- Ты чего не спишь, Гришатка? - спросила тетка Марья. - Я не велела отцу тебя будить, а ты вон какой, вскочил чуть свет.
Он поднял голову и посмотрел на нее, зная, что самое время проситься.
- Тетка Марья, а ты отпустишь меня с отцом в большое село?
Тетка Марья переглянулась с отцом и подмигнула ему.
- Отчего же, езжай, коли отец разрешит, - сказала она.
- Я тебе калач привезу, у меня копейка есть - торопливо добавил Гришатка, боясь, как бы она не передумала. С набитым ртом вышло не очень понятно, он хотел проглотить ягоды, поперхнулся и начал кашлять. Отец стал хлопать его по спине, тетка Марья побежала за водой, а Гришатка, испугавшись, что теперь все решат, что он заболел, и оставят его дома, схватил отца за руку и не отпускал, пока не прокашлялся.
- Давай-ка, Гришатка, глотни воды, сынок, - тетка Марья подала ему кружку и он, отпив глоток, снова схватился за отца.
- Батя, я выздоровлел уже! Я все-все ягоды выплюнул, гляди! - и он раскрыл рот, чтобы отец увидел, что он говорит правду. - Возьми меня с собой в село!
Тот потеребил бороду, посмотрел на тетку Марью.
- Отчего ж не возьму. Тащи ведерко свое, курям воды налей пока. А я свинье дам да телят напою, а там и тронемся.
Гришатка запрыгал по двору на одной ноге, едва не потеряв от радости портки. Тетка Марья, смеясь, пошла в дом, отец - в хлев, к телятам.
Они быстро управились, вдвоем-то сподручней; отец запряг чалую кобылу Отраду, Гришатка залез в телегу, туда же поставили лукошки для яиц, и вот уже лошадь, весело помахивая хвостом, повезла их по улице.
Светало. Отец правил, Гришатка сидел рядом с ним, как большой, свесив ноги и глядя во все стороны - боялся упустить что-то интересное. Они выехали из деревни по грязной, не просохшей еще после недавнего дождя дороге, и лошадь легко побежала под гору, прочь от дома. Под горой оказалось большое поле, невспаханная земля была черным-черна, и только кое-где еще видны были маленькие, последние уже кучки снега. Гришатка смотрел на них и ерзал - так хотелось ему залезть туда ногой, уж больно манил его к себе этот последний, выпавший уже весной снежок. Но останавливаться было нельзя, да и отец бы не разрешил - вон, как он нахмурился, не иначе, про Куриный Мор думает. Гришатка уселся поспокойней и тоже принялся думать про Мор, но ему это быстро надоело, и он снова стал вертеться и крутить головой по сторонам.
Они взобрались на небольшой пригорок, и Гришатка аж застыл от удивления: так много всего вдруг оказалось впереди! Кончились крестьянские поля, и пошла невспаханная земля, целина, а там, ежась еще от последних мартовских холодов, тянулась к солнышку первая весенняя травка. Она была совсем еще маленькая, и такая нежно-зеленая, что у Гришатки неизвестно почему вдруг защекотало в носу. Он никогда не видел столько травы. Казалось, она шла от края земли до другого ее края, и все это безбрежное море зелени колыхалось ветерком, колыхалось, колыхалось!.. Гришатка смотрел-смотрел, и внутри нарастало что-то такое, чего он еще не знал, что-то такое большое и громкое, что захотелось вдруг вскочить с телеги и побежать и закричать во все горло. Он не выдержал.