Лишь один раз составил Санька декларацию о доходах, пребывая в сомнениях. Налог, взятый с него тогда, показал, что больше деятельности да бумаг, чем прибыли от такого предпринимательства. Но уже после первого отчета понял и другое: не так страшен черт (то бишь налоговый инспектор), как его рисуют. И когда вчерне составил следующую декларацию, то в итоге уже оказалось, что не Санька должен налоговой инспекции, а наоборот – та инспекция должна ему. Понимая, что никто не поверит в такую чушь, он изъял из столбцов цифири, из отчетных документов некоторые излишества, как-то: несколько фиктивных счетов, добытых у сговорчивых, при умении к ним подойти, работников торговли; несколько проездных документов, взаправдашних, но не Санькиных, чужих. Правда, при этом, отчитываясь об издержках, оставил, больше как пробный камушек в огород налоговиков, одну необычную бумажку: договор с частным лицом о помощи в перевозке, погрузке, выгрузке и прочей черной работе. Частным лицом избрал племянника – сына старшей сестры, проживающей в другом городе. Указал все его паспортные данные, вплоть до места жительства и даже д.т. – домашнего телефона; вписал солидную сумму, якобы, оплаченную частному лицу за работу. И лишь одного не указал: то частное лицо, племянник, был уже умершим. Вот и проверяй факт то ли присутствия отсутствия, то ли, наоборот, отсутствия присутствия: а все ли сходится там, как в декларации?
Сходится. Все. Проверяйте! Получил большие деньги за работу, а потом уж бедняжка умер.
Прошел этот номер. Может, шибко правдоподобно была написана та бумажка-договор с усопшим; может, коробка конфет, приложенная к декларации, способствовала сговорчивости. Номер прошел, опыт составления отчетов обогатился, и впереди виделись широкие перспективы творчества на ниве предпринимательства.
Однако ушел-таки Санька со стези, хоть сколько-то ловкаческой, тем не менее пользительной для общества, и ступил на иную – недекларируемую. И для ухода тогда были, опять-таки, свои предпосылки. Сколь существенные – судить читателю.
Налоговики не понравились Саньке при изначальном знакомстве. И не только оттого, что не могли они полнить государственную мошну должными миллиардами. И даже не столько от того. Можно предположить, что помехой на пути стечения миллиардов были те, как упоминавшаяся, коробки конфет, которые в иных ситуациях имели размеры в сотни, тысячи раз крупней Санькиного презента. Так вот, беспомощные или сговорчивые пред лицом крупных неплательщиков мытари становились настырными и резвыми в пустяковых, как пылинка, мероприятиях. Скажем, организовывая время от времени свои рейды, бесполезные по сути, дающие разве что только галочку в бесконечных бумагах, они гонялись за бабками, норовящими, не от сладкой жизни, поторговать где-нибудь близ магазина или рынка пучочками редиски, лука, петрушки, семечками и при этом не декларироваться. Санька увидел: жизнь в стране под аккомпанемент велеречивых выступлений отцов отечества о наступившей стабилизации в экономике день ото дня ухудшается; все больше людей, в отличие от благополучия немногих, впадает в нищету, голод пришел в тысячи семей; а в это время местная газетенка взахлеб рассказывает о бесконечных празднествах, то городских, с цветами, транспарантами, с парашютистами, падающими с небес на недоуменно запрокинутые головы зевак, то республиканских – еще более цветастых; сюсюкает о том, как местная администрация занимается реконструкцией своего зала заседаний – евроремонтом; о том, что в Москве госчиновников решили пересадить с иномарок на отечественные «Волги», а горлопаны в Думе не могут прийти к единому мнению о том, что для них лучше: получить и прихватизировать бесплатную квартиру в столице или урвать на каждого брата по несколько сотен миллионов рублей из казны да купить ту квартиру. Кроме того, Санька увидел, что налоговая инспекция, пребывавшая досель в просторных апартаментах съехавшей по новому адресу городской администрации, словно состязаясь с ней, а в сути глумясь над народом, вот, мол, как мы сильны, отстроила себе трехэтажный дворец под мрамором, при высоком крыльце, с бульдогом-полицейским на входе, и беготни по этажам при этом тем декларирующимся гражданам стало много крат больше. Пир во время чумы гудел по всей многострадальной стране. И надо было случиться, приснился однажды Саньке сон, как раз в тот день, когда он остолбенело застыл перед тем дворцом – обелиском чумному времени. Явился к нему в том сне умерший племянник, чьим именем оснастил одну из статей затейливой декларации. И произошел между ними разговор.