Еще более полезным качеством считали мы его умение ныряльщика, потому что какие только незадачи не поджидают рыбака, средь которых, быть может, основная – это требующая умения без ущерба освободить запутавшуюся в коряге снасть. Тут уж Ахыйке не было цены.
– Ну что, Марат, будем делать? – обращался мой брат, всяко подергав шнур и убедившись в бесполезности попыток освободить непонятно во что вонзившийся крючок или запутавшийся поводок.
Тут мы с опозданием узнаем подлинное имя нашего героя, потому что бестактно обращаться по прозвищу к тому, от кого ты становишься, в некотором смысле, зависимым.
– Как ты думаешь, Марат? Буду рвать?
Ахыйка молча раздевался догола, прикрывал ладошкой место, значительность которого еще никто не переоценил, и только тогда отзывался:
– Яво такой, как бы щука не откусил.
Понятное дело, имелся в виду не крючок перетяга.
Он плыл до места, где предполагалась коряга, шумно набрав в легкие воздух, исчезал под водой. Проходила минута, а может, и другая; мы на берегу переминались с ноги на ногу, появлялась какая-то тяжесть в груди, словно не ныряльщик, а ты сдерживаешь дыхание. И тут, под громкий всплеск, его, как пробку, словно выдавливало наружу; он делал несколько вдохов, стряхивая ладошкой струйки с лица, и снова исчезал, пока, наконец, вынырнув, не объявлял:
– Гатавай. Тяни яво.
Тут с берега следовало:
– Ну даешь, едриттвою.
Один из таких случаев, кажется, окончательно убедил моего брата в непотопляемости умелого сподручника. Хотя тут, как говорится, бабка надвое сказала: не явилось ли впоследствии это причиной утраты бдительности, чреватой на реке всякими неожиданностями.
Как далек тот июль – один из множества месяцев, взрастивших наши характеры и привычки: доброту, наблюдательность, трудолюбие и целеустремленность. Занесенный из Средней Азии горячий воздух сделал свое: даже ночи не успевали остудить и пеленали землю духотой, такой, что вода в реке и в утреннюю свежесть казалась теплее, чем днем. Грачи, галдевшие по вечерам на вершинах столетних осокорей в падине через дорогу от нашего дома, рано стали сбиваться в станицы, поднимая на крыло своих грачат, а нам напоминая о быстротечности сезона перетяжников. Зацветшая раньше обычного вода уже насытила вегетарианским рационом своих обитателей, и щучий клев, усилившийся после двухнедельного спада, торопил заядлых рыбаков.
Матушка разбудила нас задолго до рассвета. Выпив по кружке парного молока, мы, одевшись, выкатили велосипед из калитки, собираясь, забрав по пути жившего на выезде из села сотоварища, ехать в Лопатник, проверять перетяги. Но Ахыйка уже сидел на лавочке у нашего палисадника, втянув голову в фуфайку – непременный предмет утренней рыбацкой амуниции. Казалось, он сладко спит, но стоило звякнуть щеколде, как фуфайка зашевелилась.