– Слава тебе, господи, – проговорила негромко и поднесла двуперстие ко лбу.
В горнице было тихо, лишь слышался храп мужа за дверью, да сверчок вел свою бесконечную песню, будто все благодарил хозяев жилища за кров и тепло. «Пой, милок, моему благоуспешию», - подумала про себя Агафья и подошла к высокой кровати, на которой под одеялом лежала женщина. Но и слова не промолвила, как одеяло откинулось, женщина сбросила босые ноги на половицу, словно только и ждала в эту ночь, когда невестка обратится к ней за помощью.
– Отрешилась, мамань, – спокойно промолвила, сопровождая свои слова невидимой в темноте улыбкой. – Сына послал господи.
– Господи праведный, – вторила строго женщина, осеняя грудь. – Внял, всесильный, моим молитвам.
Она прошла, скрипя половицами, толкнула дверь в переднюю, все так же строго обратилась в темноту:
– Вставай, Степан. Запали каганец, встречай пополненца
Уродился малыш крупным и, быть может, с первых дней приученный к обильному питанию, требовал свое, случись, что мать не вовремя отнимала его от груди.
– Экий ненасытный, – едва улыбаясь, говорила строго Ефимия, видя, как младенец, раскрыв рот, тянется к сосцу, и, лишь насытившись, откинется, разбросав в стороны руки.
Его нарекли в честь деда, отца Степана, Касьяном. Он рано стал держать головку, переворачиваться на живот; в трехмесячном возрасте сидел без поддержки, без подушек, которыми подтыкали его поначалу; шести месяцев окреп ножками, но долго еще предпочитал передвигаться на четвереньках.
Не только Агафья отметила своеобычность внешности мальчика.
– У отца, покойного, лоб тоже был все навродь как у нашей Белки, придавленным к темени, – оценивала как-то Ефимия, удерживая внука под мышки на весу. Она словно рассматривала новый образок в дивном окладе, склоняла голову на бок, откидывала назад. – Вот и глаза-то, как у нехристей, что при табунах своих гуртуют повдоль верховьев Чусовки. Сошшурился весь из себя, аки Медведко.
В тайне от всех Агафья называла малыша Потапычем. Но не только она видела в пополненце звереныша.
Августовское затишье, оборвав лето, уступило права слезливому сентябрю, отмывшему небо над кержацким поселением, и уже на болоте близ побитого выпаса обеспокоились по предстоящей дороге в теплые края журавли. Но недолго ненастье теснило, закорачивало день, подравнивало его с удлинившимися ночами. На Семена-летопроводца утро взведрило небеса улыбчивым солнцем, бабье лето закружило лиственный карнавал. Свежие утренники оттеснились теплынью, которая еще раз, словно в макушку лета, решила порадовать людей.
Агафья, уступив в тот день свекрови супрядок, за которым сидела в последнюю неделю, готовя пряжу, взялась мять под поветью коноплю. Вдруг звонкий голос Белки прервал ее работу. Псица, отлаяв, юркнула в конуру и уже ворчала оттуда. А на крыльце, перебравшись через порог, остановился четвероного перед залитым солнцем дворищем Касьянка. В следующую минуту он, развернувшись задом, явив на обозрение мошонку, стал спускаться по ступенькам. Белка выскочила из укрытия, глядя куда-то в сторону, вновь облаивала новоявленного хозяина дома. Агафья стояла в тихом размышлении: ужель собака почувствовала звериное существо в малыше? Но лай прекратился, и женщина продолжила свою работу, однако скоро спохватилась. Кругом стояла тишина; только петух скликал своих подружек к зернышку, которое то бросал, то снова подбирал с земли в клюв. Не было видно ни Касьянки, ни Белки. Встревоженная мать, осматриваясь вокруг, пошла по двору, заглянула в конуру. Псица мирно лежала на боку, едва откинув переднюю лапу; в ее живот средь повизгивающих щенят приткнулся и Касьянка. Он громко чавкал, вцепившись в сосок собачьей матери. А та, видно, сочла находчивость человеческого детеныша как должное.
– Иль проголодался, сынок? – промолвила, приседая на корточки, Агафья.
Белка отвернула морду, а малыш, не слыша слов, обращенных к нему, продолжал трапезу; закончив, лениво перевалился на бочок и уже посапывал, не обращая внимания на возню молочных братьев своих.
День за днем медленно тянется неделя, в ожидании грядущего неспешной чередой проходят месяцы, а год за годом пролетят – как кленовые крылатки по ветру, оглянуться не успеешь.
Подрастал Касьян крепким, устойчивым против трудностей и невзгод. Еще в малом возрасте виделась в нем широкая кость под мышцами, которые верно набирали силу. А к пятнадцатой весне после рождения паренек был рослым, и, хотя плечи не раздались в стороны, мощная грудь выдавала наливающегося богатыря. Он долго не являл дара речи, но при общении с ровесниками малоречивость не мешала дружелюбию, как и физическая сила не противостояла во зло обидчику. Однако, охотно резвясь в играх, отдавал предпочтение подросток уединению в лесу, уходя в дальние уремины, непролазные дурнины, коими заповедала, задремучила природа окрестности оградившегося от мира поселения.