– А мне жалко его, президента-то.
– Ему тоже жалко тебя, – тут же вставил Мыська. – Бессонными ночами мучительно переживал он за нас с тобой. Как там в Кожай-Андрееве? Не бедствует ли Гришка Кумаксин? – иронизировал он над сказанными в последнем президентском обращении словами.
Раздражительно было то, что какой-то случайно оказавшийся в теплушке Палькин лезет вперёд, будто некому здесь высказаться. И потому Гришка демонстративно отвернулся от него, сидящего по другому краю стола, а потом наклонился к Инсафу, который сидит рядом.
– Инсаф, слышь, Инсаф…
– Бессонными ночами-то ладно, – перебил его комментатор, который, видно, уже обрёл нужную форму, и открывшееся второе дыхание восстанавливало его на заслуженном, по рейтингу, лидерском поприще. – Насчёт бессонных ночей – эт ещё разобраться надо. Ну а дальше что? Ну свалил с президентства. Иди ты с миром. Съездил, Христу поклонился, людей посмешил. Так угомонись, оставь страну в покое.
– Да говорят, отрёкся-то под пьяную стать, – прервал начавшуюся лекцию Мыська. – Утром-то, протрезвев, говорят, снова стучался в Кремль. Дескать, ошибочка случилась.
Он сипло засмеялся засаженным табачным дымом голосом.
– Да ты что, сдурел?
Гришка, зло сверкнув глазами на насмешника, наклонился к Инсафу, заглядывая в лицо. Подтверди, мол: врёт ведь Палькин. Известный баламут. Это он распускал когда-то слух, что Ельцин – мордвин по национальности. Теперь-то помалкивает. А было, всем уши прожужжал в деревне: фамилия, мол, у него на -ин заканчивается, а это верный признак – Палькин, Ельцин. Юрия Гагарина, козёл, в свою компанию причислял. Этого болтуна только послушай. Алла Пугачева, по его байкам получается, здесь, в Башкирии, в Шаране, родилась. Хватанул! Ну московский мэр, тот ладно, сам, положа руку на сердце, признался; даже остановку метро в Москве собирается по-башкирски назвать – Калтасинская. А чтоб Пугачева в Шаране… Это что ж получается? С одной стороны Шаран – рукой от Кожай-Андреева до него подать, с другой – Черномырдин, тоже где-то рядышком, в Оренбуржье босиком бегал. Кожай-Андреево как раз между ними. Да тут давно бы уже средь рекламы да пёстрых киосков жили б. Так что Палькина только послушай. Чтоб Ельцин стучаться стал.
– Да это анекдот успели сочинить, – улыбается наш знающий всё комментатор.
Но представитель мордовской национальности так и не унимается.
– Вы знаете, чем наградил наш исполняющий президентские обязанности, премьер наш, уволившегося президента? В Указе про гарантии ему да семейке – дочке его? Неприкосновенностью пожизненной.
– А ты что хотел? Вцепиться б теперь в немощного? – Встал на защиту Ельцина Егор Кузьмич. – Глаза ему выцарапать?
– Да плевать мне. Чтоб ещё вцеплялся я. Стыдно перед миром. За державу обидно, как говорится. Вон, пишут, президент Израиля Эзер Вейцман всё ещё на государственной службе, а сыскари-то следствие ведут. Какие-то деньги получал, когда министром ещё был, – показывая рукой куда-то в сторону, быть может, считая, что Израиль как раз там находится, страстно стал говорить Мыська. – И никакой неприкосновенности. А тут столько дров наломал, столько крови пролито, а иммунитет ему. И ещё кабинет в Кремле дали. Покуражишься, мол, на досуге.
Услышав про президента Израиля, Гришка снова повернулся в сторону баламута, а дослушав, что ещё нагородит тот, зло спросил:
– Ты чего нашего с каким-то израильтянином сравниваешь?
Видно было, он закипал.
– Не только израильтянин, – по наивности не замечая готовящегося взрыва, всё продолжал Мыська. – Гельмут Коль – знаешь такого? Знаменитый человек, канцлер Германии. А теперь под суд собираются отдать его. Не крал, не мучил, не издевался над людьми, кровь не проливал, Германию богатой сделал, а судить будут. Потому что общественные деньги без квитанции отдал партии. И нет иммунитета.
– Ты… Канцлер он твой или Гитлер…, – даже глаза вытаращил в гневе Гришка. – Ты с немцем нашего сравнивать?
– А чего не сравнить-то? Поумней нас народ, – не отступал баламут.
– И тут Гришка не выдержал. Хоть и, вроде бы, водку палькинскую пьёт, но как будто по морде того хлестнул:
– Козёл ты со своим Эзером да канцлером!
Разрядиться бы на том обстановке. Баламут Мыська получил своё, заклеймил его Гришка. Но нет, упрямый ведь мордвин.
– От козла и слышу, – вернул он клеймо. – Вот такие, как ты, дубари и подталкивают тех, кто над нами…
Однако не дано было сформулироваться начатой тираде. Гришка, схватив со стола кружку, расплескивая содержимое, пульнул её в немецкого приспешника. Но тут можно было только позавидовать реакции Палькина, видя, как проворно юркнул он под крышку стола. Кружка дренькнула, ударившись в дверь, так что петля словно кашлянула.