Брагода всматривался в его глаза, обесцвеченные старостью, и вдруг почувствовал в себе почти ребяческое озорство.
– Скажи, отец, почему люди, гоняясь за мелкой дичиной, не видят перед собой крупного зверя?
– Люди берут то, что им по силам. Каков охотник – такова и добыча.
Хорат водил тонким пальцем вдоль пораженной руки борсека, ища в ней русло «солнечной реки». Находя крупные преграды-валуны, вставшие поперек ее потока, он разглаживал их легким прикосновением пальцев.
– У людей нельзя отнимать их заблуждения. Это все равно что отобрать игрушку у ребенка. Пусть они перерастут их сами.
– Потому ты и не зовешь к богам всех подряд?
– Конечно! Разве б ты стал на лук вместо тетивы натягивать свой тонкий волос?
– Так-то оно так. Но вот явились инородцы со своей верой и…
– И народ им поверил? Нет, люди пойдут не за их верой, а за чудесами, которые никто не видел. Люди хотят чудес. Так хотят, что начинают в них веровать. И потом, почему ты думаешь, что все должны знать дорогу к богам? Нет. Чем ближе к богу, тем меньше посвященных в его дела. Для всех – храм, для избранных – бог!
– Разве это не одно и то же?
– Храм – лишь идол бога. Храм слишком много говорит о боге, а ведь познание истины накладывают печать на уста.
Брагода усомнился:
– Разве человек не подобен сосуду? Чем больше через него перетекает, тем свежее содержимое.
– Да, но будешь ли ты лить воду в переполненный сосуд?! Ты прав, истина как вода – вечно течет, вечно движется. Отого у нас и нет священных текстов, как у греков. Истина – в Слове! И все-таки знающий истину молчит, ибо истина – язык богов, а не людей. Вот Ис Ус11говорит, что всех накормит одним хлебом. Это значит, что он всем даст одну истину. Не даст! Одной для всех истины нет… Утреннее солнце говорит, что нужно светить, поднимаясь над землей, дневное – что нужно светить сверху, вечернее – что опускаясь в царство тьмы. Так в чем же истина? Все это – свет солнца, да только он все время разный…
Бужата, прислушивающийся к их разговору, подсел поближе.
– Нынче ночью один славный воин понял, что нельзя доверяться очевидной истине, – сказал он и многозначительно коснулся своей раны на щеке. – Но потом он забыл об этом и едва не поплатился жизнью.
Борсек насупился, и Бужата понял: вряд ли стоило еще раз напоминать ему об этом поражении.
Днем Бужата решил сходить в Турьево городище, где у земляного вала на закатной стороне осели наезжие купчины и вели торги. Брагода высказал было по этому поводу беспокойство, но Бужата только улыбнулся в ответ. Ничем не пронимаемая его самоуверенность начала цеплять борсека за живое. Он подошел к Бужате и протянул пригоршню серебра.
– Вот возьми, хотя ими и не откупишься от кнезовой стрелы…
Приученный к особому порядку боя, порядку, без которого борсек давно бы распрощался с жизнью, Брагода и мир сводил к четким, различным и неизменным устоям. Брагода знал, что рано или поздно ночной разлад с Искором как-то напомнит о себе. Но возвращаться в логово зверя сейчас, по-живому, было неразумно. И не то чтобы борсек боялся за своего товарища, нет. Просто такого быть не должно!
Бужата же, напротив, получил бы несказанное удовольствие от возможной встречи с риксовыми людьми. Кто-то из них обязательно его увидит и донесет Искору. Даже если рикс соберется затеять драку, то он, Бужата, не станет этого дожидаться. Просто сторгует свое и уйдет.
К концу дня Бужата привел двух фракийских лошадок. С виду они были неказисты, не чета риксовым жеребцам, но Брагода остался ими доволен. Бужата хлопотал вокруг кобыл и цри этом старательно обходил взглядом Брагоду. Неожиданно он обернулся к борсеку и после некоторого раздумья сказал:
– Я хотел бы видеть тебя своим братом. Может быть, в твоем сердце найдется место для рода Одара Железное Сердце?
Брагода посмотрел в глаза Бужаты, и взгляд его оказался красноречивее слов: когда один воинский род соединяется с другим, принимая в младшее свое колено чужую дочь, оба они соединяют кровь, но не свое оружие. Но когда воины двух великих семей становятся побратимами, они соединяют свое оружие, жизнь и честь сразу. Кровные братья не могут поднять руку друг на друга, это преступление богопротивно и родоотступно.
Но названые братья должны стать кровниками.
Над ритуалом ворожил Хорат. Он соединил кровь из надрезанных вен обоих воинов, посыпал ее пеплом и произнес заклинание. Бужата, младший по возрасту, но одолевший борсека в единоборстве, должен был стать старшим по братанию. Трудно давалась борсеку роль младшего, он никогда ни под кем не ходил, но родовые устои сломили сопротивление его сердца.
– Я, Брагода, рожденный от Вука, ведущего свой род от Оркса Бешеного, рожденного от Красного Волка, ведущего свой род от Сварожичей, отдаю тебе кровь своего рода и беру тебя братом… старшим.
По обычаю, воины обменялись оружием. Брагода держал меч, поглаживая ладонью его холодное лезвие, и не мог избавиться от мысли, что именно это оружие впервые принесло ему неудачу. Возможно, оно и не могло повернуться против своего хозяина, предать его.
Эх, как бы борсеку сейчас хотелось в это верить! И он, конечно, верил, не допуская, что Бужата мог знать и уметь нечто такое, что Брагоде было неизвестно. Но сомнение, этот извечный враг любой истины, подтачивало тщеславие борсека.
– Его имя – Радага. Запомни. – Борсек протянул побратиму святыню своего рода – рогатое копье. – Вся молодь Орксова дерева предпочитает для сечи топор, но дух свои вверяет рогатым копьям. Радага однажды спас мне жизнь… Бужата испробовал копье на руку. Два костяных, необычайно острых клыка Радаги покачивались и воздухе.