Злоправдов Феофан
Гризмадура
ФЕОФАН ЗЛОПРАВДОВ
ГРИЗМАДУРА
Второй опыт психоделистики
ОТСТУП ПЕРВЫЙ
Вот вам еще словечко - Гризмадура. Удобное словцо. И вроде ругательное, а не подкопаешься. Как тебя обругали, чем именно - не понять. Жизненное слово. В жизни ведь тоже так: обругают, обделают с головы до ног, а кто, как, за что темный лес.
Но речь не об этом. Речь пойдет, как вы, наверное, догадались, судя по роду заглавия, конечно, о женщинах. Они же девушки, девчонки, бабы, кадры, чувихи, телки, наклейки и кто знает как еще. О них, о них пойдет речь. О чем еще может поведать нам писатель-мужчина? Конечно, о женщинах. Писатели-женщины, впрочем, тоже ни о чем ином не говорят. Да и вообще вся литература - сплошное исследование Загадочного Женского Характера с бесчисленными продолжениями. Весь мир наш покоится на могучих женских плечах, так как же о них не писать? Я, например, пишу, хотя и не считаю себя писателем. В душе я поэт. Одна моя знакомая недавно так и сказала. Фефик, сказала она, какой же ты писатель, ты же у нас поэт-матюгальник. Но это к делу не относится. Сейчас она страдает замужеством...
Итак, Гризмадура - это вообще-то не ругань. И даже не женское имя. Гризмадура - это некое состояние моей души. Полусвет, полумрак, полуявь, полустон... Что-то в этом роде, но подробно не обяснишь. Это надо показать. Что я и собираюсь нынче сделать.
1
Когда я увидел открытый колодец, мне захотелось нырнуть в его раззявленную беззубую пасть. Открытые колодцы у нас не редкость, чего не скажешь о возникшем желании. Его уж точно - поди поищи. А я и не искал - само пришло. Но несмотря на редкую находку, я на миг подавил его и огляделся.
Ночная улица была пуста. Ветерок шевелил облезшие акации. О, белые акации - цветы эмиграции. Еврейские цветы, как недавно сказал один мой незнакомый художник. Потому что эмигранты - все поголовно евреи. Акации - тоже.
Она лежала возле колодца, грязная, ржавая, и при вспышках нагло подмигивающего фонаря я с трудом разобрал на ней выпуклые, полустершиеся буквы: ГРИЗМАДУРА. Лежала она неподвижно, как никому не нужная, выброшенная рухлядь. Я имею в виду колодезную крышку, а не девицу.
Девица, впрочем, тоже была, но не лежала, а сидела на корточках, глубокомысленно всматриваясь в бездонную тьму колодца. Кошелек уронила, что ли?
- Могу я помочь? - нейтрально осведомился я, чтобы выдать свое присутствие.
Девица подскочила, как ужаленная шмелем, и застыла на краю колодезной бездны, всматриваясь в меня. А я всмотрелся в нее.
Девица чем-то походила на крышку колодца, хотя была вовсе не старая, не ржавая и даже не грязная. Может, исписанностью? На крышке была надпись, и на девице была надпись. Даже много надписей. На маечке с глубоким вырезом, не прикрывавшей и бедер, было аршинно вышито: Ай хэв гив олл. На белой ноге гораздо выше колена алела корейская татуировка: фак гоу ту, и алая с зеленым оперением стрелка показывала, куда. На чистом же лобике, над которым жестко торчали индейским оперением разноцветные волосы, было коряво намалевано яркой помадой: ГРИЗМАДУРА.
Та еще девица. И босиком. Но вроде не пьяная. Уставилась на меня, тычет нежной ручкой в колодезный зев и шевелит пухлыми губами. Но не издает ни звука. Как в сказочке: разевает щука рот, но не слышно, что поет. Немая, что ли?
- Ты глухомемая? - спрашиваю и пытаюсь помочь себе жестами. Но тут же обнаруживаю, что из всего обширного языка жестов мне известны только два международных: левой рукой по бицепсу сжатой в кулак правой и указательным пальцем правой по внутренней стороне полураскрытых пальцев левой. Но это я потом обнаружил, а сначала воспроизвел эти жесты с восхитительной наивностью.
Девица смотрит на меня, как девственница на искусственный член: и любопытно, и не понять, что это такое, и стыдно одновременно, потому что мелькают догадки.
- Ты откуда сорвался? - на чистом русском говорит глухонемая, и возмущенные глаза мечут молнии. - Он ушел туда, а ты тут чухней предлагаешь заняться?
Я оторопело хлопаю глазами.
- Погоди, погоди, - бормочу. - Кто ушел? Куда ушел?..
- Учитель! - трагически вещает девица и снова тычет рукой в колодец.
Я тоже заглядываю в колодец и чудится - в черной глубине маячат какие-то тени.
- Зачем же он ушел? - не могу понять я. - Провалился, что ли?
- Его увели темные силы! - хорошо поставленным голосом трагика вещает девица. - Чтобы найти истину.
- Истину в канализации?
- Истина на дне, - с пафосом провозглашает девица. - А поскольку канализация - дно всякой цивилизации, то и искать ее надо именно там. Учителя нужно спасти!
- От истины? - решил схохмить я.
- От темных сил, дубина! - шипит девица, мигом растерявшая весь свой пафос, встает на колено перед колодцем и начинает шарить ногой в поисках ближайшей скобы. - Я иду на помощь, Учитель! - восклицает она и оборачивает ко мне личико с надписью на лбу. - А ты?
Глаза мои прикованы к круглому, белому и аппетитному, чего маечка почти не закрывала, а больше закрывать было и вообще нечем. Это аппетитное с вызовом выпятилось в мою сторону. А когда это я не принимал вызов?
- Я тоже иду! - с энтузиазмом восклицаю я. - Спасем Учителя!
- Спасем!
Девица находит скобу и махом исчезает в колодезной темноте.
Я, правда не с такой грацией и стремительностью, следую за ней.