«Волга» остановилась. Глеб расплатился и помог выйти Снежане. Стало заметно, что она сильно пьяна. В лифте она прислонилась к его плечу, продолжая напевать «…все идет по плану, все идет по плану». Почему-то в голове аукнулось: «… но немного наспех» — и тут же пропало.
В квартире Снежана с интересом огляделась:
— Ниче так, — сказала она. — Ты чай приготовишь?
После чая Снежана взбодрилась. Положив ноги на колени Глебу, она попросила:
— Сделай мне массаж стоп?
— Да я не умею, — сказал он, осторожно трогая ее щиколотки. Заполнявшая мир вата уплотнилась, когда они приехали к нему домой. Глеб понял, что последний год у него вообще ни разу не было гостей.
— Ага, Тони тоже не умел, — кивнула Снежана. — За это, видать, Марселус его и выкинул из окна.
Глеб кивнул, но, подумав, все-таки спросил:
— Какой Тони?
— Рокки Хоррор, — пояснила Снежана. — Или ты только в плохом переводе смотрел?
Глеб кивнул.
— Это пиздец, а не перевод, — продолжала Снежана. — Особенно мне нравится анекдот про помидоры. Помнишь?
Глеб покачал головой, неуклюже разминая пальцы Снежаны. Сквозь паутинку чулка просвечивал черный лак ногтей.
— Ну, на самом деле, это шутка про семью помидоров и то, что catch up звучит как «кетчуп». Но первый переводчик не понял и перевел его совершенно гениально. Типа семья, мама, папа и дочка уже с коляской. А папа ей говорит: «Ну что, залетела?». И Ума Турман грустно так повторяет «залетела».
Только тут Глеб понял, что речь идет о гангстерском фильме, который приносила посмотреть Таня, только приехав из Франции. Тогда ему еще казалось, что все у них пойдет как раньше: вечера перед телевизором, редкие ночи любви, разговоры и молчание вдвоем.
— Да, крутое кино, — сказал он, радуясь, что слово «крутой» может означать что угодно — от восторга до полного презрения. Честно говоря, он с трудом вспоминал, что происходило в фильме. Да и фильм запомнил лишь поскольку через несколько дней Таня сказала, что хочет развестись и выйти замуж за человека, которого встретила в Париже. Тогда Глеб понял, что боевик с Брюсом Уиллисом — последний фильм, который они посмотрели вдвоем, и сейчас удивлялся, что это старое — по московским меркам — кино еще помнят. На секунду ему показалось, что полтора года, которые прошли после Таниной поездки в Париж, в спячку пребывал весь мир, — и сегодня все смотрят те же фильмы и читают те же книги, что он смотрел и читал два года назад.
— Я сразу поняла, что ты от него прешься, когда ты обувь на танцполе снял.
Снежана выдернула ноги из рук Глеба и встала. Раскачиваясь, она запела, подняв руки над головой:
— А Тарантино считал, что мужчина не должен поднимать руки выше головы, когда танцует, — я в Интернете читала. Это, мол, выглядит слишком женственно. И каждый раз смотрю, как Траволта с Умой танцуют, и представляю, как Тарантино кричит: «Джон, опусти руки! Ты похож на пидора!»
Она засмеялась и пошла в комнату.
— Представляешь, в Америке в меня однажды влюбился пидор. Такой американский пидор, твердых пидорских правил, ни одной женщины у него не было никогда. И вдруг — опа! На какой-то большой тусовке. Потом звонил, приезжал из Сан-Франциско, цветы дарил. Очень был трогательный. Когда узнал, что я хочу пупок проколоть, подарил мне колечко с камушком.
Она приподняла тонкую вязаную кофточку и показала Глебу проколотый пуп — на маленьком золотом колечке в самом деле сверкал крохотный алмаз.
— Помогает при минете, сечешь?
Глеб кивнул.
Расстегивая кофточку, Снежана продолжала ходить по комнате, рассматривая мебель и книжки на полках — учебники по математике и некогда запретные книги, купленные Глебом в первые годы перестройки. Поселившись здесь, он ни одной даже не раскрыл.
— У нас в Болгарии тоже были диссиденты, — сообщила она, рассматривая черно-белые корешки Солженицына, — но я про них ничего не знаю. Маленькая страна, слабый пиар. Ни одной Нобелевской премии, не то что у вас.
Она скинула кофточку и осталась в одном кружевном лифчике.
— Послушай, у тебя есть зеркало?
Немного смущаясь, Глеб открыл шкаф. На пол вывалились рубашки и старые свитера. Хаос в моем багаже. Снежана некоторое время постояла, раскачиваясь, перед дверцей и, видимо, оставшись довольна, села на пол.