— Ну да, — кивнул Глеб. — У тебя получается, что каждый мог убить.
Странным образом, стоило Глебу это сказать, как он сразу понял: ни один из них убийцей не был. Логика, на которую он так уповал, не имела к этой уверенности никакого отношения.
— И не удивительно, — подтвердил Ося. — Знаешь, чего Дугин писал? Чем бессмысленнее на первый взгляд конспирологическая теория, тем больше шансов, что именно она и будет подтверждаться фактами. Отсюда, очевидно, следует, что несколько конспирологических теорий верны одновременно. Скажем, Кеннеди убили ЦРУ, КГБ и инопланетяне. Просто инопланетяне контролируют и КГБ, и ЦРУ.
— Понимаешь, — сказал Глеб, — я еще могу поверить, что ЦРУ и КГБ не заметили друг друга, убивая Кеннеди, но что все мы резали Снежану в восемь рук, держась за один нож — это уволь. Лучше скажи, что ты делал полчаса до ее смерти.
— У меня идеальное алиби, — сказал Ося. — Знаешь, как в книжках: «я спал». Вот и у меня: «я пил и танцевал». Делал то же, что и все, и при этом, конечно, ничего не помню.
Вернулась Галя, и все пошли на кухню.
— Мне кажется, у маленькой небольшая температура, — сказала она.
— Если не пройдет, попробуем обтирание.
— Может, лучше анальгину дать? — спросил Глеб.
— Ты что? — возмутился Ося, неистово замахав руками, — это же медикаментозное лечение. Оно лечит симптом, а не болезнь. А обтирание мобилизует ресурсы организма.
Галя кивнула и добавила:
— Мы наших с детства закаливаем. Потому они и здоровые.
Глеб подумал, что странно называть здоровым ребенка, у которого как раз сейчас поднимается температура, но промолчал. Тем временем, Галя налила чай и поставила на стол банку варенья.
— Сами сварили, — сказал Ося.
— Потому что когда сам растишь ягоды и варишь варенье, — пояснила Галя, — приучаешь себя не пользоваться плодами чужого труда.
— Выключаешь себя из экономики капитализма, — прибавил Ося, хлопнув рукой по столу. При этом он задел чашку и разлил чай. Галя усадила мальчика в стульчик и вытерла стол.
Вопреки, а может, благодаря идеологическому обоснованию, варенье оказалось превосходным. Глеб положил себе полную розетку и с удовольствием пил чай. Мальчик пил из блюдечка, а Ося беспокоился, как бы он не обжегся. Трудно было поверить, что этот человек меньше часа назад призывал поддержать педофилию и сатанизм как врагов тотальной американизации.
— Мне всегда было интересно, — спросил Глеб Галю, — как такие люди, как вы, воспитывают детей? Мои родители старались, чтобы я был советским мальчиком, — тогда я думал, чтобы я их не выдал, а сейчас уже просто не знаю, зачем. А как теперь?
— Мы от них ничего не скрываем, — ответила Галя. — Мы вообще ничего ни от кого не скрываем. Ося каждый раз, когда пишет аппликацию или посылает резюме, честно указывает в графе «увлечения» и Телему, и Кроули, и коммунизм.
— Это кого-нибудь смущает?
— Иногда, — ответил Ося. — Но, значит, они не получают хорошего специалиста, вот и все.
— А насчет детей, — продолжила Галя, — мы их воспитываем на классических образцах.
«Неужто на Кроули?» — подумал Глеб, но Галя пояснила:
— Вот я сегодня с Васюткой читала «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях».
— Вполне арийская сказка, — заметил Ося, не прекращая дуть на чай в блюдечке. — Про то, что смерть — это родина.
— На самом деле — про другое, — сказала Галя. — Про общество тотального контроля. Вот «свет мой зеркальце» — это же явный искусственный интеллект с базой данных. Что оно умеет? Оно собирает информацию о всех красавицах, систематизирует и по запросу выдает параметр, соответствующий максимальному значению — «кто на свете всех милее, всех румяней и белее». С другой стороны, можно описать его как псевдодивайс, цель которого — манипулирование. Вроде телевизора — нам внушают, что необходимо покупать западные прокладки с крылышками, а зеркальце внушает Царице, что ее красота недостаточна. И Пушкин верно показывает, что люди, идущие на поводу у ТВ, становятся преступниками и нарушают традиционные законы. В данном случае — законы родства.
— Для меня, — сказал Ося, — важнее история про смерть и воскрешение. Царевна умирает, лежит в хрустальном гробу на шести столбах, на чугунных цепях, как-то так — и потом восстает из гроба. Как Лазарь — и это, кстати, вводит еврейскую тему.
— Мне другое интересно, — неожиданно сказал Глеб. — Когда она воскреснет, она будет прежней? Или в чудовище превратится?
— Она и есть чудовище, — мило улыбнулась Галя. — Священное чудовище нашей культуры. Сказка Пушкина. И, что характерно, охраняют ее семь братков.